Но ведь существуют способы взять неприступный писательский Иерихон! Где те трубы, от которых его стены рухнут?

Я заказала в церкви молебен «на начало всякого доброго дела». Пришла домой, села за стол — все равно не идет. Тогда уже позвонила духовнику и услышала простой совет:

— Давай так: помолилась, села и стала писать…

Чудны дела Твои, Господи! Совет помог. Я прочла канон ангелу-хранителю, села за стол и, ухватившись за пришедшее в голову первое же слово-зацепку, начала навертывать на него повествование — так от малой случайной песчинки в раковине зачинается жемчужина. В принципе, писателем может стать любой. Кто может помолиться, сесть и начать писать. Не просто писать, а писать и писать — с утра и до позднего вечера выдавливать из себя необходимые предложения из миллиона других человеческих словосочетаний. Ежедневно, методично, не ожидая «вдохновения», без ропота. Не ради славы, но по указанию евангельской притчи не зарывать талант в землю.

С меня каждый месяц требовали листаж. И я приносила в издательство по сто — сто пятьдесят страниц. Наборщицы каждый раз спрашивали:

— Что там дальше? Так интересно…

— Не знаю, — пожимала я плечами и шла домой думать, что там дальше.

Взялась писать я не легкое чтиво. Вышедшая книга имела вполне серьезную аннотацию. «На долю героев романа выпали страшные испытания военных и послевоенных лет — плен, лагерь, психушка. Смогли ли они выстоять и не сломаться среди лжи и лицемерия советской действительности? Неожиданные повороты сюжета, неподдельный драматизм происходящего превращает книгу в захватывающее чтение. В романе есть любовь и измены, поиски клада и приключения на золотых приисках, и многое другое…» Надо сказать, что герои романа жили какой-то отдельной от меня жизнью и сами управляли сюжетом. Но мало того. Они были словно живые, и я сама невольно переживала за них. Эмоции порой захлестывали так, что приходилось пить успокаивающее. Понять, куда стремится действие, было подчас так тяжело, что от напряжения неизвестности я переставала есть и спать. Только пила чай. И когда буксовавший роман начинал двигаться дальше — это была радость из радостей… И хороший обед в придачу.

Полгода, из которых полтора месяца разворачивалась в нашей коммуналке драматическая история с бомжом Сергеем, я видела только пишущую машинку и стопку напечатанных листов, стараясь во что бы то ни стало ежедневно увеличивать ее на положенную норму в шесть печатных страниц. К концу недели я изнемогала. Утром воскресенья я заставляла себя встать и идти на раннюю литургию, причащалась. Приходила домой — валилась в постель, вставая к обеду — со свежими мозгами. И снова за машинку. Такого подвига я от себя не ожидала. МихАбр звонил мне в начале каждого месяца и противно спрашивал, сколько написала. Хотелось крикнуть этому злому гению: «Нисколько», но я отвечала: «Как договорились». Усталость накапливалась — встать утром с постели и раскочегарить мозги — превращалось в тяжелую и нудную заботу до самого обеда. Открыв глаза, я видела стоящую на столе пишущую машинку, и настроение мгновенно портилось. Попробуй тут напиши что-нибудь жизнеутверждающее, хотя именно об этом и был роман.

Когда осталось три дня до окончания договора, ненаписанными оставались самые трудные сорок страниц из восьмисот — окончание, где должны были сойтись все линии романа. И их еще надо было придумать. Тут я сломалась — до позднего вечера слонялась по квартире без единой мысли в голове. Не помогало ничего. Ни молитва, ни кофе, ни холодный душ, ни ласковые ободряющие слова моей дорогой соседки Анны Вячеславны — ни-че-го. Побродив по квартире, я ложилась на диван и плакала. Кому нужны эти муки творчества…

Вечером позвонила близкая знакомая, иконописец, и настороженно спросила, всё ли в порядке.

— Порядок — это хаос, к которому привыкли! — неприветливо ответила я. — Не хочу ни с кем разговаривать!

— Мне такой страшный сон сегодня приснился про тебя… — сказала она.

— Страшнее моей жизни ничего нет! Что за сон-то?

— Представляешь, мне приснилось, что тебе осталось писать сорок страниц, а ты не можешь…

— Что-что? — удивилась я. — Мне правда осталось сорок страниц, представляешь? И что дальше?

— Всё. У меня прямо сердце заныло, как тебе плохо.

— Кто-то сказал это во сне?

— Никто. Просто вот такой образ в сердце вошел: сорок страниц и нет никаких сил. Ангел-хранитель твой, думаю, сказал.

Я никак не могла сообразить, как во сне приснилось то, что я сама узнала меньше суток назад, подсчитав ненаписанные страницы. Но ведь Бог всюду и везде и знает абсолютно всё. Значит, Он мои муки видит и послал ангела, чтобы утешить. После мучительного дня у меня вдруг стало ясно и светло на душе. Есть Бог, есть! Ура!

— Ты что затихла? Наташ… — забеспокоилась моя знакомая.

— Позвони через три дня. Я закончу роман.

Сорок страниц оригинального текста, написанные за три дня, так и остались моим непревзойденным писательским рекордом. Поставив последнюю точку, я как будто проснулась. Оглянувшись вокруг, увидела наконец царящий в доме хаос, который разобрать не могла еще месяца два от полнейшего душевного опустошения и физического истощения. Я даже не представляла, что может быть такая суперапатия. Много ночей после завершения книги снились мне мои герои, и я прокручивала в голове их дальнейшие судьбы. Это было похоже на паранойю.

Как выздоравливающий после тяжелой болезни человек, я постепенно возвращалась к нормальной жизни.

Книгу быстро набрали и сверстали. Вдруг МихАбр вызвал меня к себе и сказал, что печатать ее не будет. Ко мне претензий нет. Это он с родственниками сибирского писателя что-то не поделил. Видимо, деньги…

Что же получается! Я согласилась с тем, что моей фамилии на обложке не будет. Но не было договора, что книгу совсем не опубликуют… Как же так? Значит, полугодовой изнурительный творческий труд — коту под хвост? И напишу ли что-нибудь еще? Тогда я очень в этом сомневалась.

Работы опять не было…

Однажды после службы я подошла к настоятелю нашего храма и сказала, что написанный мной роман не хотят публиковать.

— Что, денег не платят? — спросил он.

— Он не под моей фамилией должен выйти…

— Как это? — удивился настоятель, который совсем не знал премудростей книжного бизнеса.

— Ну… такой договор, понимаете?

Настоятель пожал плечами, не зная, что и отвечать. Некоторое время мы стояли молча. Но по его виду я поняла, что священник молится…

— А вы не расстраивайтесь! — вдруг весело сказал он. — Выйдет роман. Под вашей фамилией! — и перекрестил меня.

И я совершенно успокоилась. Тем временем МихАбр предложил писать следующую книгу. Детектив. Написала про то, как люди в секты попадают. Потом про жену Пушкина. За эту книгу получила Диплом международной книжной ярмарки.

Прошло лет пять. Вызывает к себе Мих Абр и говорит мне: