– Филипп Пуазон, – представился мне провожатый, сложив перед грудью ладошки.

Я поклонилась в ответ, чем вызвала его довольную улыбку. И хотя в должности своей юный Филипп был новичком, в самом дворце – настоящим старожилом. Он и родился здесь, и ни разу за девять лет не покидал королевского замка.

– Фаворит королевской особы удостаивается чести держать свечу у ложа, когда ее величество его покинет. Не смейтесь, граф, это большая честь. Да не хихикайте, будьте серьезней. Вы должны находиться не далее полутора туазов от постели, но и не ближе этого расстояния. Когда главная фрейлина подаст домашние туфли, вы должны приподнять канделябр…

Я слушала довольно внимательно. Поэтому к тому, что кроме фрейлин в спальне ее величества я встречу двух министров и одного лорда-камердинера, а также с десяток незнакомых или смутно знакомых мне дворян, была готова.

Аврора ждала моего появления, лежа в постели, она раздраженно покачала головой, когда я появилась в дверях. Леди Сорента сунула мне в руки четырехсвечный канделябр, тяжелый, как ее взгляд, и я приступила к исполнению своей роли королевского любимчика. Та еще роль, если честно. Во-первых, было тяжело, во-вторых, жарко от свечей, воск стекал со всех четырех рожков точнехонько на мои манжеты. Я сдувала прилипающую ко лбу челку и изо всех сил пыталась соответствовать.

Домашние туфли с меховой опушкой опустились на коврик, Аврора, придерживаемая под руки двумя фрейлинами, ступила на них, еще две фрейлины набросили на ее плечи невесомый халат.

Я в это время подняла канделябр над головой.

Королева неторопливо выбирала платье из десятка предложенных, затем украшения, затем, кивнув леди Соренте, замерла, пока та расчесывала ее кудри.

Я пыхтела, на лоб упала капля свечного воска. Ее величество улыбнулась мне в зеркальном отражении:

– Оставьте жирандоль, граф Шерези, и подойдите ко мне.

Я торжественно отдала канделябр ближайшему дворянину, ошалевшему от свалившейся на него чести.

– Ты хотел видеть меня вчера? – интимным шепотом спросила Аврора, когда я приблизилась.

Честно говоря, разговор с глазу на глаз я всегда представляла себе иначе. Королева шептала столь отчетливо, а уши набившегося в спальню народа были столь чутки и навострены, что даже для наивной меня стало многое понятно.

– Влюбленное сердце всегда желает биться как можно ближе к объекту обожания!

Я опустилась на колено и вперила в ее величество восторженно-безумный взгляд. Видимо, примерно такое поведение и ожидается от королевского миньона. Потому что меня потрепали по голове и удостоили чести закрепить в королевской прическе две из двадцати восьми положенных золотых шпилек.

Утренний королевский туалет напомнил мне королевский же совет, на котором имел честь присутствовать граф Шерези днем ранее. Он тоже был бесконечно долгим и малопонятным. Только сегодня мне приходилось не дремать в зрительном зале, а отыгрывать роль влюбленного дворянина. Это было несложно. Что я, влюбленных мужчин не видала на своем веку? Да предостаточно. В Шерези верной приметой любви считалось молниеносное оглупление субъекта нежной страсти. То есть если мужик начинал вести себя как дурак, это оно – любовь.

Поэтому сейчас я вздыхала с томным видом и благоговейно касалась кончиками пальцев подола ее величества, делая это как бы украдкой, но с точным расчетом, чтоб все всё заметили.

Бедная, бедная Аврора! Я сидела на скамеечке в ногах своей леди и любовалась ее тонким профилем. Ей явно претит весь этот протокол, заведенный во дворце порядок, ей не нравятся люди, которые ее окружают. Лицо королевы не выражало почти ничего, кроме рассеянной заинтересованности. А какие разнообразные эмоции там отражались, когда мы болтали с ней в комнате Мармадюка, когда Аврора утешала зареванную и несчастную Басти, которую обидел коварный Гэбриел. Тогда ее лицо было живым, теперь же окружающим показывали лишь продуманно красивую маску.

Наверное, своим молниеносным возвышением я обязана и этому королевскому одиночеству. Ей понравилось болтать со мной, она меня приблизила. И мне надо попытаться это доверие оправдать, быть для своей королевы верной подругой.

Утренний туалет не заключался лишь в зрелище одевающегося монарха. Леди Сорента постоянно подводила к туалетному столику сановников, лорд-министр финансов задержался дольше прочих, он вполголоса зачитывал ее величеству столбики цифр из своего документа. На три тысячи пятьсот сорок четыре дробь восемнадцать запятая семь меня сморил сон.

– Цветочек, проснись! У нас несколько минут.

Я вскочила со скамеечки как пружина. Ее величество, полностью одетая и причесанная, стояла у окна, больше в комнате никого не было.

– Что я должен успеть за это время?

– Услышать, понять, запомнить.

Никакой томной неги в голосе королевы больше не было, только деловитость.

– Ты же понимаешь, что задача вас четверых не в том, чтобы подготовить к смотру толпу пажей?

– Догадываюсь. Наши наставники справятся с этим делом лучше четверки недоучек.

– Я в тебе не ошиблась, Шерези. Самое важное – посольство. Во главе его прибывают двое достойных доманских лордов – Рамос и Перес.

Эти имена упоминались на королевском совете, поэтому я просто кивнула, экономя время.

– Твоя задача выяснить, за каким мокрым фаханом…

Далее ее величество завернула столь забористую словесную конструкцию, что у меня перехватило дыхание.

– Они попытаются тебя обаять, дорогой. Подкупить, запугать, перетащить на свою сторону. Ведь ты первый королевский фаворит, значит, не вызвать их интереса не можешь. Твой доманский хорош? Ах, не отвечай, вопрос был лишним. С матушкой – доманской уроженкой у тебя не было шансов его не выучить.

Я кивала, все еще оглушенная королевским красноречием.

– Иди, дорогой. Если возникнет необходимость во встрече, скажи Мармадюку, он все устроит. Но будь осторожен, мы не знаем, кто именно во дворце работает на доманцев, поэтому вынуждены подозревать всех. Я верю только тебе и Мармадюку.

– Одну минуту, моя леди, – я схватила королеву за запястье, – если замок наводнен шпионами, как нам удастся скрыть от Рамоса и Переса отравление миньонов?

Она широко шагнула в сторону, вывернув руку, это явно был какой-то рукопашный прием, и тренькнула моей серьгой:

– Не лезь, куда не просят, милый, это не твоего ума дело.

Последние слова были сказаны тем самым «особенным» голосом. Я поняла, что в комнате мы больше не одни, прежде чем услышала звук распахивающейся двери.

Я вздохнула, выпучив от страсти глаза, и грустно удалилась, не забыв послать воздушный поцелуй своей даме сердца. Удалилась на плац, чтоб с головой окунуться в подготовку.

Бусики! Сколько же здесь было этих самых бус! Бывшие пажи, а ныне бравые миньоны были обвешаны ими на манер священных деревьев или малихабарских вельмож с полотен моей достойной матушки. Я вспомнила, как мы с друзьями сражались за каждый медный или серебряный шарик, и вздохнула. Некоторые вещи ценны только потому, что мы считаем их ценными. Кстати, о бесполезных штуках. Во всей этой суете я забыла о своем мужском достоинстве, мне казалось, что я забыла еще о чем-то, но это что-то забылось совсем намертво. Коко-де-мер, мой верный… гм… верное… или верные… Ах, неважно. Замены своему коко-де-меру я так и не нашла, и теперь мне казалось, что и так сойдет. Мои новые штаны были скроены таким чудесным образом то ли вследствие требований моды, то ли потому, что кое-кто велел портным скроить их именно так, что сами собой топорщились в нужном месте, плотно облегая при этом бедра. Я решила не умножать сущности сверх необходимого. Держать в голове еще и морской кокос… Нет, увольте.