– Где твои жены? – спросил Янг, озираясь по сторонам. – Позови их, я хочу с ними поздороваться.

– Да, я остался холостяком, – ответил Ферриер. – Но женщин в долине мало, и многие имеют на них больше прав, чем я. Кроме того, я ведь не одинок: за мной ухаживает моя дочь.

– Именно о твоей дочери я и хотел с тобой поговорить, – сказал глава мормонов. – Она выросла, стала цветком Юты и снискала расположение в глазах многих наших достойнейших братьев.

Джон Ферриер внутренне застонал.

– О ней идут толки, которые оскорбляют слух, – будто она помолвлена с грешником, не ведающим истинного пути. Наверное, это всего лишь досужие сплетни. Какова тринадцатая заповедь святого Джозефа Смита? «Каждая дева, воспитанная в истинной вере, должна выйти замуж за одного из избранных, ибо если она выйдет за немормона, то совершит тяжкий грех». А коли так, негоже тебе, исповедующему наше учение, позволять своей дочери идти наперекор его заветам.

Джон Ферриер молчал, нервно теребя в руках хлыст.

– Один этот вопрос станет пробным камнем всей твоей веры – так решил Священный Совет Четырех. Девушка молода, и мы не намерены принуждать ее выйти за старика; не оставят ее и вовсе без выбора. У нас, старейшин, много телок, но нам следует позаботиться и о наших детях. Сын есть у Стенджерсона и сын есть у Дреббера – каждый из них охотно возьмет твою дочь к себе в дом. Пусть она выберет между ними. Они молоды, богаты и исповедуют истинную веру. Что ты на это скажешь?

Наступила пауза. Ферриер задумался, насупив брови.

– Дайте нам время, – наконец произнес он. – Моя дочь еще совсем молода, ей рано думать о браке.

– Мы даем ей месяц на размышление, – сказал Янг, поднимаясь с места. – Потом она должна будет сделать свой выбор.

Уже переступая порог, он внезапно обернулся – лицо его покраснело, глаза сверкали.

– Имей в виду, Джон Ферриер, – прогремел он, – если ты со своими слабыми силенками вздумаешь перечить священной воле Четырех, ты пожалеешь, что твои и ее кости не истлели тогда на Сьерра-Бланко!

Сделав угрожающий жест, он снова повернулся к двери, и Ферриер услышал, как его тяжелые шаги захрустели по гравию дорожки.

Он еще сидел, опершись локтем о колено и размышляя, как поведать дочери о случившемся, когда на его руку легла другая, гораздо более мягкая. Подняв голову, он увидел Люси рядом с собой. Один взгляд на ее бледное испуганное лицо дал ему понять, что она слышала весь разговор.

– Я не нарочно, – сказала она в ответ на вопрос, который прочла в его глазах. – Его голос разносился по всему дому. Ах, папа, папа, что же нам делать?

– Не бойся, доченька, – отозвался он, привлек ее к себе и ласково провел своей широкой грубой ладонью по ее каштановым волосам. – Что-нибудь да придумаем. Ты ведь не охладела к своему парню, так?

Всхлип и пожатие руки были ее единственным ответом.

– Конечно, нет. Иначе ты бы меня здорово огорчила. Он славный малый и добрый христианин, чего не скажешь обо всех здешних, сколько бы они ни молились и ни били поклоны. Завтра в Неваду отправляется одна компания, и я постараюсь передать ему весточку, чтобы он знал, в какой переплет мы угодили. Если я хоть самую малость разбираюсь в молодых людях его сорта, он примчится сюда быстрей, чем электрическая телеграмма.

Услышав это сравнение, Люси рассмеялась сквозь слезы.

– Ты прав, папа, он приедет и наверняка даст нам хороший совет. Но я очень боюсь за тебя. Ходят слухи, рассказывают такие страшные истории про тех, кто идет против Пророка! С ними всегда случается что-то ужасное.

– Ну, пока-то мы еще не пошли против него, – ответил ее отец. – Вот когда пойдем, тогда надо будет держать ухо востро. У нас впереди целый месяц – повременим чуток, а потом, думаю, придется нам мотать отсюда подальше.

– Уехать из Юты?

– Вроде того.

– А как же ферма?

– Переведем в деньги сколько сможем, а остальное пускай горит синим огнем. Сказать тебе честно, Люси, я давненько об этом подумываю. Уж больно тошно смотреть, как местная публика ходит на задних лапках перед этим дурацким Пророком. Я свободнорожденный американец и не привык ни перед кем пресмыкаться. Поздно уж мне переучиваться! Если он еще сунет нос на нашу ферму, то рискует нарваться на хороший заряд картечи, летящий ему навстречу.

– Но они не позволят нам уехать, – возразила его дочь.

– Давай подождем Джефферсона и тогда все как следует обмозгуем. А до той поры не волнуйся, милая, и не вздумай плакать, не то у тебя опухнут глазки, а он меня за это живьем съест. Покамест бояться нечего, опасности ровно никакой нет.

Джон Ферриер произносил эти утешительные слова очень уверенным тоном, но она не могла не заметить, что вечером он с большой тщательностью запер двери, а потом аккуратно почистил и зарядил старый, порядком заржавевший дробовик, который висел на стене над его кроватью.

Глава 4

Побег

На следующее утро после встречи с Пророком Джон Ферриер поехал в Солт-Лейк-Сити, нашел там знакомого, который собирался в невадские горы, и дал ему письмо для Джефферсона Хоупа. В нем он объяснил Хоупу, насколько серьезная опасность им угрожает, и попросил его вернуться как можно скорее. Сделав это, он вздохнул свободнее и двинулся назад с облегченным сердцем.

Подъезжая к ферме, он с удивлением заметил, что к обоим столбам его ворот привязано по лошади. Его удивление возросло еще больше, когда он вошел в дом и обнаружил, что у него в гостиной расположились двое молодых людей. Один из них, с продолговатым бледным лицом, устроился в кресле-качалке, закинув ноги на печь. Другой, юноша с бычьей шеей и грубой одутловатой физиономией, стоял у окна, засунув руки в карманы и насвистывая церковный гимн. Оба они кивнули вошедшему Ферриеру, и тот, что сидел в качалке, начал разговор.

– Вы, наверное, нас не признали, – сказал он. – Это сын старейшины Дреббера, а я Джозеф Стенджерсон, который путешествовал с вами в пустыне, когда Господу было угодно протянуть свой перст и направить вас в лоно истинной церкви.

– Как сделает он со всеми народами, когда придет время, – гнусаво подхватил второй. – Жернова Господни мелют хоть и медленно, зато верно.

Джон Ферриер холодно поклонился. Он уже смекнул, зачем сюда явилась эта парочка.

– Мы пришли по совету наших отцов, – продолжал Стенджерсон, – чтобы просить руки вашей дочери для того из нас, кто покажется достойнее вам и ей.