— Естественно. Кроме того, в квартире Лиусских побывали ребята из ОНОН с кинологом. Собака обнаружила не наркотики, а следы вещества растительного происхождения на одежде студента. Карманы его пиджаков были вывернуты, взяты образцы пыли. Экспертиза показала, что там находилась марихуана. То есть погибший курил травку постоянно. Так что можешь обжаловать свое отстранение от следственной деятельности.

— На меня взятку повесили, — напомнила Вера.

— А тебя что, под видеосъемку с мечеными купюрами взяли? — удивился Евдокимов. — Ты же не первый год служишь, знаешь, как это делается. С тобой даже без управления собственной безопасности обошлись, волевым решением коленом под зад вышибли.

— Это все мелочи, — перебила Вера. — Какие мероприятия сейчас проводятся?

Майор снова взял в руки кружку. На сей раз он сделал несколько глотков и, не выпуская емкость, ответил:

— Да никаких. Почему-то все решили, что пацан сам укололся. А поскольку, где он приобрел героин, выяснить уже не удастся, следовательно, чего зря время тратить. Звонков со своего телефона на подозрительные номера Лиусский не делал. Посторонние в тот вечер к нему не приходили. Шума в квартире не было. Кстати, в подъездах дома есть камеры видеонаблюдения, но запись не ведется, за мониторами наблюдает консьерж — один на три парадных. В случае необходимости он обязан вызвать полицию по телефону или нажать тревожную кнопку. Парадные оборудованы домофонами, на входных дверях электронный замок. Сейчас бесполезно выяснять, кто и что видел. Скорее всего, никто ничего не знает.

— Сам-то что думаешь?

— Ничего не думаю, — ответил Евдокимов, — поскольку этим делом не занимался. Ты попросила — я узнал.

Следователь помолчал и вдруг почему-то понизил голос.

— Врагов у пацана не было. Конфликта из-за долгов или из-за девушки — тоже. Парень, судя по описанию друзей, был мерзким человечком, наглым и хвастливым, а еще матерился через слово. Но за это не убивают.

— Все-таки ты считаешь…

— Я ничего не считаю. Но если бы расследование вел я, то сделал бы вывод, что парню уколоться помогли. И сразу понял бы, что дело не будет раскрыто — если кто-то пошел на такое, то все продумал до мелочей. И время выбрал удачное, когда во дворе и в парадном не будет народа, и учел то, что родителей дома не будет. Отец сначала встречал Жириновского, приехавшего в наш город, а потом весь актив городской организации общался с вождем в каком-то отеле. Мамаша в тот вечер встречалась с подругой. Фамилию подруги не назвала, так как мадам и не опрашивали толком. Потому что с ней попытались беседовать в больнице, когда ее сын еще боролся за жизнь… точнее, врачи боролись за его жизнь. А разве при таких обстоятельствах мать станет на чьи-то вопросы отвечать? Потом, когда все было кончено, женщина поехала домой и по пути… Ну, ты знаешь. Лично я полагаю, что подруги никакой не было, а был друг. Потому что мадам, вернувшись вечером в квартиру и обнаружив умирающего сына, рванула в больницу следом за машиной «Скорой», не успев переодеться. И на ней было платье с голой спиной, а на ногах туфельки не на каждый день. Ну, да теперь чего это обсуждать.

— Ты в ту ночь дежурил по управлению, — напомнила Вера. — Что еще показалось тебе подозрительным?

— И это знаешь! — удивился Евдокимов. — Собственно, ничего такого мне не показалось.

— Когда тебе той ночью последний раз звонил Миклашевский?

— Где-то около полуночи. Задал обычный вопрос, как дежурство проходит. Я ответил, как полагается, мол, без происшествий и замечаний. А звонил он, если тебя это интересует, не из дома, а по мобильному. Находился, судя по фону, в автомобиле. Придя в управление утром, полковник просмотрел сводки и ничего не сказал, хотя фамилия Лиусского там была указана. Ее Иван Севастьянович ведь должен был помнить, потому что из-за этой семейки тебя поперли…

Евдокимов посмотрел на часы, взял вторую кружку и одним долгим глотком осушил почти полностью. Потом сказал:

— Ты извини, но мне домой надо. А тебе — мой тебе совет: напиши на имя начальства заявление о возвращении на должность с указанием причин, попроси проверки достоверности письма гражданки Лиусской, обвинившей тебя. В твоем кабинете сейчас сидит мужик абсолютно не компанейский. Пришел по переводу откуда-то, молчит, только глазами зыркает, словно его приставили следить за нами.

Они вышли из кафе. Вера показала на свой автомобиль, припаркованный невдалеке, и предложила:

— Давай до метро подкину.

Евдокимов отказался.

— Пешком быстрее получится.

Но машину все-таки оглядел. Вера объяснила, что это наследство от мужа.

— За адвоката, что ли, замуж выйти… — мечтательно произнес майор. — А потом попрошу кого-нибудь грохнуть его, глядишь, богатым человеком стану. Можно будет работу и вовсе бросить, а то уже надоело чужое дерьмо разгребать.

А вообще, кто такой полковник Миклашевский? Что Вера про него знает? Ну, кроме того, что тот был ее начальником и, по ее женской слабости — не смогла отказать его напору, — любовником. Чего она тогда боялась, что ее переведут в райотдел? Но для этого нужны причины. Хотя Иван Севастьянович нашел бы за что. Или, может, поняла, что не любит мужа, а хотелось любви — настоящей, которая не встречалась почему-то? Только где такая любовь могла встретиться, когда вся ее жизнь в двух словах заключалась: работа — дом, дом — работа… Не в метро же. Не на редких посиделках с друзьями, которых у нее не так уж и много, как выяснилось. Одни Цигаловы. А все остальные были приятелями или деловыми знакомыми Бережного, причем все, как на подбор, счастливы в браке. Или успешно притворялись таковыми.

Почему вдруг рядом с ней оказался именно Миклашевский? Потому что он относился к ней поначалу по-отечески, а ей именно отца и не хватало? Отца, который бы опекал и учил всяким премудростям — раскрывал всякие характерные мужские повадки, пристрастия и привычки. Отец бы просто опекал, заботился бы в меру, и она уже была бы другой. Но появился Миклашевский — требовательный, внимательный и одновременно добрый, именно такой человек и был ей нужен всю жизнь. Иван Севастьянович обаятельный, сильный, в карман за словом не лезет. В постели только поначалу напугал, но потом она привыкла к его рыкам и грубым похлопываниям. Ночью он становился другим — не таким, каким его знали сослуживцы. Может, и жена его таким не знала. Не человек, а песочные часы. Миклашевский и сам признавался Вере, что удивляется себе самому, когда рядом с ней. Но мог ли он убить?

Что она знает про него наверняка? Начинал опером. Хорошо, нет, даже отлично стреляет. Вера видела на стрельбище, как Миклашевский поражает мишени. Наверняка мог норматив выполнить с закрытыми глазами. Однажды полковник, смеясь, сказал, что будь у него «СВД»… Он что, стрелял из снайперской винтовки Драгунова, служа в милиции? Как работала советская милиция, Вера знала только по рассказам.

Иван Севастьянович начинал службу в Москве и, говорят, отличился при штурме Белого дома в девяносто третьем, за что имеет орден, но не носит его. А как он мог отличиться при штурме Белого дома? Это же не дворец Амина.