И буду молить Господа, положу всю волю, чтобы к тебе приехать, личным внушением усилить твои силы, волю, — спасти тебя — и от тебя самой, больнушка, и от сети, тебя связавшей, — Бог вразумил бы на святое дело. Спасти тебя — самое святое дело. Верь мне, детка, — самое ценное для меня, чтобы ты — для себя, для всего твоего, — была свободна. Ты, как сбывающаяся радость-счастье, ты, как женщина, как мне необходимая твоею _ж_е_н_с_к_о_й_ силой, — это уже на втором плане. Если ты решишь, что должна быть для меня лишь духовной дружкой, — я покорюсь, я не коснусь тебя. Но я знаю, как полной любви ты ждешь, — и я! — и она будет, должна быть _п_о_л_н_о_й. Не постыжусь тебя, перед тобой, — я буду _т_в_о_й, _в_е_с_ь_ твой, как друг, как _м_у_ж_ твой, верный, сильный, чуткий. Бог даст мне силу — быть твоим — во всем. Я хранил — и храню себя, для тебя. Для… продолжения тебя, любимая! Я верю. Пусть — _ч_у_д_о, — но оно должно быть. Я верю. Верь и ты. И — будь покойной, будь здоровой. Больные не могут преодолевать невзгоды. Для них самое легкое препятствие становится непреодолимым. Надо в себя поверить, в Божью помощь, но в помощь — _в_о_л_е, а не бездеятельному «ожиданию».

Какое чУдное твое перо-стило! Как ты меня обрадовала, как _н_а_ш_л_а, чуткая, _ч_е_г_о_ хотел я… годы! Я покупал и — скоро бросал, ломал, — ждал, — получу от сердца, — от кого-то… — верил! И ты — _н_а_ш_л_а, _у_с_л_ы_ш_а_л_а, и — подарила! Ах, милая, небесная моя, моя Царевна! Всегда со мной, во мне. Моя машинка, Remington portable[65], служившая так долго, — сколько написал на ней! — решила отдохнуть немного, — «есть у тебя „заветное“, от милой сердцу», — шепнула она мне, — заснула. Пустяк — исправить, только припаять рычажок какой-то, это сделается, а пока я пишу тобой, с тобой, пером, которое было в твоей руке, которое держит в себе взгляд твой, _м_о_й. Целую твои чудесные глаза, — о, счастье, о, моя Царица! новая моя! Как я тобой любуюсь, как — прекрасна! Господи, благодарю Тебя, за Дар Твой, за Нее… — не лиши меня последнего дыхания, — Ею дышу, ею живу теперь, — для прославления всего, Тобою сотворенного, о, Свет Разума! не допусти меня уйти во мрак! Дай мне Ее, светлую мою, дай, Господи, — я оберегу, я облелею этот лучший Дар Твой!

Оля, как я вчера молился, за тебя..! — вскриком сердца, всем _ж_и_в_ы_м_ во мне! Бог послал мне сон, спокойный. Оля, как я счастлив, именем Твоим, радовать других, — облегчить хоть малым жизнь их суровую. Отдавать, что могу, делиться — чем могу, и все — во-имя, Твое, моя бесценная, так мало оцененная другими! Но, детка, я знаю: моя оценка — все покрывает, дополняет, возносит достойнейшую — достойно! Это должно _б_ы_т_ь. И — бу-дет, силою Господа, и — нашей.

Ольгушечка моя чудесная, подари мне сон твой, с голубками, как ты чудно мне его _д_а_л_а, — вложила в сердце! Это будет сон моей, твоей Дари!79 — в «Путях Небесных» (сон на воскресенье 19.Х). И о «чаше» сон, о книге… — все — из твоих «подвалов духа». Они тревожны. Это — веками нажитое, от твоих, церковных, данное тебе. Оно — прорваться хочет, жить свободно, в лучших формах (потуги творчества!). Не старайся увидеть знамения в них. Но голубок, на твоей ручке, — это — благо, _ч_и_с_т_о_е! И оно будет тобою вскормлено, твоим душевным _х_л_е_б_о_м. Так я _р_а_з_у_м_е_ю. Эти _т_р_и_ — _о_д_н_о. Тебе — дается. Ладан — твоя душа, к Богу парящая, и рис — твое телесное, освященное чистым светом, и хлеб в твоей руке — сама ты, вся. Ты — _д_а_е_ш_ь_ его — во имя Чистейшего. Ты — жизнь, ты — хлеб живой. Голубь — для нас, русских, — Духа Божественного — образ. Ты освящена. Храни же это освящение, делись им. Мне его дашь, святая, крупицу хоть… — я приму, с благоговением. Целую.

О матери, из недошедшего письма, от 7.Х. «Умная была, и строгая. От горя и забот. Осталась с 5 детьми, в долгах, огромных, и — с огромным доходом, в будущем. В 36 л. — вдова. Терзала меня — не от злобы — за каждую провинность, за гримасы, — я был нервный. Помню, в День ангела, за то, что разорвал новый костюмчик, посадили меня на целый день в темную комнатку, на хлеб и воду. Как я плакал! в День ангела! Я звал его, моего Ангела, — мне был — 9-й год? Он не пришел. Я плакал… я молился Богородице… „пришли же мне ангелочка! Я один, я голоден, я рваный… он не пришел еще… он у других? придет поздней?“ Я ждал и ночью. Она прислала… он пришел во сне, принес пирог с изюмом, погладил по головке, сказал — „ты умница, вот тебе пирог“. Я плачу, Оля… так мне больно… Ты меня заперла в чулан теперь, в День ангела, он будет темный, этот день… темней того… и не придет мой Ангел (это неправильно я понял письмо, оглушенный)[66]. Твоя роза разбилась вся… я ее положил на сердце… она со мной». Это — из письма. Последние строки — это моя ошибка, — ты мне — только _с_в_е_т_и — счастье. Обнимаю — _в_с_ю. Моя ты, о, желанная! О «памятной Пасхе», что со мной сделали… — после, не могу: В том письме было. Тоже — жестокость. Так выковывалась во мне основная черта моего будущего творчества — понимание боли человека, горя, страдания и — со-страдания. Это все не жестким меня делало, а мягким, душу мою. Конечно, это связано с моей физико-душевной организацией, это — Свет от Бога. Целую, моя желанная, девочка моя!

Весь и навсегда твой. Как сильно обнимаю тебя. Твой Ив. Шмелев

[На полях: ] Сейчас был Ивик, открылся. Придет с невестой80. Она поступила в Сорбонну, на курсы английского и русского языков.

Если ты простила мне письмо от 10.Х (это мое безумие!), — напиши о «драме», после которой написала [письмо от] 2.Х — я не предполагал болезнь.

30

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

26–27.Х.41 11 ч. 40 мин. — 1 ч. 30 мин. ночи

«Петухи давно пропели — И к заутрене звонят»81

Страдалица моя, больнушка, милый «буль-буль» мой! Знаешь, что такое «буль-буль»? Соловей — по-татарски. Красиво? Целую руку твою, _н_а_п_и_с_а_в_ш_у_ю_ мне про боль. Целую открывшееся мне сердце, — сколько же в нем давящего! Сейчас был у меня друг-доктор. Я рассказал ему об одной больной, о симптомах ее физических