Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мале искренне вошел в революцию и исповедовал ее принципы с большим жаром.
Для заговора обладал характером, который имели древние греки и римляне».
Савари, герцог Ровиго, министр полиции Франции в 1810–1814 годах
Выступление
Часто пишут, что Мале стремился воспользоваться неудачами Наполеона в России. Это вряд ли так: к моменту его выступления неудачи еще не начались, в Париже еще не знали даже о начавшемся за три дня до этого оставлении Москвы. Мале хотел реализовать сценарий 1808 года: объявить о гибели императора за границей и свергнуть его режим, опираясь на видимость республиканских институтов, которым придавал большое значение.
В ночь с 22 на 23 октября (именно этой ночью в далекой России партизанский отряд капитана Сеславина обнаружил армию Наполеона на Калужской дороге) Мале и Лафон выбрались из лечебницы и отправились на конспиративную квартиру, где их ждали несколько заговорщиков. Роялист Лафон не собирался принимать участие в перевороте в пользу Республики и под благовидным предлогом скрылся, а Мале развернул бурную деятельность, в результате которой на несколько часов значительная часть Парижа оказалась под его контролем: освободил из тюрьмы генералов-единомышленников, произвел назначения, распропагандировал некоторые части Национальной гвардии, застрелил столичного коменданта, арестовал нескольких «силовиков» во главе с министром полиции Савари.
«Мятеж не может кончиться удачей…»
«…В противном случае его зовут иначе», – за два столетия до описываемых событий мудро заметил английский поэт Джон Харрингтон. Вся эта успешно до поры до времени разворачивавшаяся авантюра была остановлена двумя решительными офицерами, полковниками Дусе и Лабордом (последний накануне получил подписанные Наполеоном свежие бумаги и понимал, что заявление Мале – блеф). Пришедшая в себя полиция арестовала более 20 участников заговора. «Городу и миру» объявили, что слухи о смерти императора «сильно преувеличены».
«Трое бывших генералов, Мале, Лагори и Гидаль, обманули нескольких национальных гвардейцев и направили их против министра полиции, префекта и военного коменданта Парижа. Против всех троих было совершено грубое насилие. Мятежники распустили слух о смерти императора. Эти экс-генералы арестованы и будут отданы в руки правосудия. В настоящее время Париж абсолютно спокоен».
Официальное сообщение от 23 октября 1812 года
Военно-полевым судом «дирижировал» лично военный министр генерал Кларк. В свое время он был приставлен Директорией к молодому генералу Бонапарту в качестве соглядатая, но полностью подчинился его власти, за что сначала имел неприятности, а потом – многочисленные отличия. Председательствовал генерал Эме, в прошлом – министр, ныне – сенатор. Все было предрешено (да и, строго говоря, доказательств хватало на два расстрела, особенно в условиях военного времени) заранее, приказ министра о создании гвардейской расстрельной команды был отдан, когда суд еще не начался. Судьи старательно придерживались процедуры, Эме даже предоставил слово стороне защиты, хотя ни одного адвоката на суде не было. С учетом количества обвиняемых – 24 человека – соблюдение формальностей заняло целый день 27 октября. Мале пытался выгораживать своих сообщников, утверждая, что они лишь повиновались ему как старшему по званию, но на членов трибунала это не произвело большого впечатления, как и ответ подсудимого одному из судей на вопрос «Кто ваши сообщники?»: «Если бы переворот удался – вся Франция и даже вы, месье». 14 обвиняемых были приговорены к расстрелу, остальные – лишены званий и наград и отправлены в тюрьму.
По слухам, в день казни Мале перехватил инициативу у командира расстрельного взвода и руководил собственным расстрелом. Может быть, по крайней мере, это было бы в его стиле.
«На Наполеона этот эпизод (при всей несуразности) произвел сильное впечатление.
Чуялось, что его присутствие в Париже необходимо».
Е.В. Тарле. «Наполеон»
Наполеона этот заговор крайне беспокоил: он явственно показал шаткость возведенной им конструкции, основанной исключительно на его личном авторитете. Его поразило, что никто из тех, кто поверил в его смерть, даже не вспомнил о законном наследнике – его сыне, полуторагодовалом «римском короле». Умнейший Талейран отреагировал на случившееся фразой: «Это начало конца».
И, надо признать, как в воду глядел.
15. Преданный граф
(суд над крестьянами, убившими Настасью Минкину, возлюбленную графа Аракчеева, Российская империя, 1825)
«…Я одной смерти себе желаю и ищу, а потому и делами никакими не имею сил и соображения заниматься… Друга моего зарезали ночью дворовые люди, и я не знаю, куда еще осиротевшую голову свою преклоню; но отсюда уйду», – писал генерал от артиллерии граф Алексей Андреевич Аракчеев императору Александру I в Таганрог. «Приезжай ко мне, у тебя нет друга, который бы тебя искренно любил. Место здесь уединенное. Будешь ты жить, как сам расположишь. Беседа с другом, разделяющим твою скорбь, несколько тебя смягчит», – отвечал графу император.
Крепостная Золушка
Всю свою жизнь Алексей Аракчеев был предан. Сначала наследнику-цесаревичу Павлу, который помог ему обрести себя в качестве непревзойденного мастера муштры и сделал комендантом Гатчины. «У меня только и есть, что Бог да Вы!» – воскликнул как-то Аракчеев. Павел любил таких людей. Став императором, он осыпал подчиненного наградами, подарил усадьбу Грузино, сделал графом и дал девиз «Без лести предан» (злые языки тут же переиначили: «Бес, лести предан»). Правда, за полтора года до смерти Павел в свойственной ему труднопредсказуемой манере осерчал на любимца и отставил от службы. Тогда-то, сидя в дарованной усадьбе и руководя созданием «образцового крепостнического хозяйства», граф и встретил Настасью Минкину.
Имение Гру́зино в свое время принадлежало «полудержавному властелину» Меншикову, после его падения отошло в казну, откуда и было пожаловано Аракчееву. Тот очень любил это место, построил дворец с павильонами, разбил парк с каналами и прудами, возвел величественную пристань на Волхове. Грузинские крестьяне жили в обстановке полной унификации работы и быта, не имея возможности шагу ступить в сторону от графских «регламентов»: Аракчеев обладал удивительной способностью все, к чему он прикасался, превращать в образцовую казарму.
На первый взгляд суровый аскет, любивший подчеркнуть, что «учился на медные деньги», генерал был сластолюбцем, но светских дам избегал. Некрасивый и неуверенный в себе, не знавший должного «политесу», он приобретал «для удовольствия» крепостных девушек, которых некоторое время спустя пристраивал замуж. Статная смуглая брюнетка, по-видимому, с примесью цыганской крови, Настасья приворожила графа.
Тем временем император «скончался от апоплексического удара», и Аракчеев вернулся в столицу. Теперь он был предан Александру, с которым установил хорошие отношения еще в гатчинский период. Настасья осталась на хозяйстве и развернула