– Простите, Лесли, стоит ли? Наш чрезмерный интерес к руде может подтолкнуть русских к нехорошим выводам.

– Вы считаете, Генри, что у них нет своего «Манхэттенского проекта»?

– Сэр, я полагаю, наша разведка вполне компетентно высказалась по этому поводу. Их… – Полковник на несколько мгновений задумался, припоминая. – Да, «Урановый комитет» – всего лишь сборище теоретиков. Тем более что один из их основных ученых, как мне доложили, убедительно доказал, что наш проект невозможен.

– Вы проверили эти доказательства у наших «битых горшков»[24]?

– Несомненно. Они очень смеялись, найдя как минимум две ошибки.

– Будем надеяться, что вы правы, Генри.

Неожиданным последствием этого разговора стало приглашение примерно через полгода военного атташе США в СССР на показательные испытания новых бронебойных снарядов для противотанковых орудий. Каких усилий стоило советским инженерам изготовление этой опытной партии и сколько всего было выпущено таких снарядов, для всего мира навсегда осталось тайной.

Но Толику было совершенно не до этого. Ему хотелось выжить в предстоящих боях. И не только ему, если подумать. Причем большинство из его сослуживцев относились к такой возможности скептически. Их уже не радовали ни лишние полсотни баксов, ни даже новости о предстоящем переезде поближе к большому городу, в котором, кстати, были все развлечения. Даже, как говорили штабные писаря (самый, как известно, компетентный во всех делах народ), «кошачьи дома». Тем более что отсутствие «постельной гимнастики», даже при таких повышенных физических и психологических нагрузках, сказывалось и на Толике. Он стал раздражительным и плохо спал по ночам, а недавно ему опять приснился тот самый «афганский» сон. Хотя и перенес он его совершенно спокойно, словно практически безобидный детский кошмарик, но симптом был тревожный и Толику-Тому совершенно не понравился.

Хотя еще больше ему не нравилось отношение командования к предстоящей высадке. Никаких выводов из их ночного «эксперимента» начальство принципиально не сделало и делать, похоже, не желало. Провели еще одну ночную выброску, теперь уже другой роты, в том же районе в лунную ночь и решили, что такого света будет вполне достаточно для ориентировки авиаторов, а десантники соберутся сами. Ну, в крайнем случае воспользуются выданными им детскими трещотками и свистками. Ничего сложного в сборе высадившегося десанта они не ожидали, даже Бак, обычно прислушивавшийся к Томпсону, на этот раз отмахнулся от его замечаний.

– У роты А всё прошло отлично, собрались девяносто процентов состава. Отдельные неудачники, плохо управляющиеся с парашютом и неспособные в трезвом виде найти в баре стойку не считаются, – заявил он Толику в конце концов. – Занимайтесь своим делом, сержант!

Пришлось последовать букве знаменитого приказа Петра Первого и сделать вид «лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не смущать». И уйти, вспоминая прочитанного перед армией «Швейка» и размышляя, что все армии мира одинаковы, а офицерам явно вместе с первой звездочкой на погонах обрезают часть здравого смысла. Пришлось готовить к предстоящему только свое отделение, а через Джонни – и его подчиненных. Надеясь, что даже две дюжины парашютистов, собравшиеся быстро вместе, смогут многое.

Но увольнение в город они все же получили. Начальство решило, как подумал Том, дать подчиненным разрядку перед предстоящими боями.

Город Кейруан был сильно похож на виденные Толиком в Афгане – такие же кварталы местного населения, кривые пыльные улицы, ограниченные сплошными стенами и глинобитными заборами, плоские крыши домов, над которыми возвышались стрелы минаретов. Более интересным показался европейский район – окруженные небольшими островками зелени виллы, двух– и трехэтажные каменные дома французской архитектуры. Решив прогуляться по арабским районам, Толик растерял своих спутников. Теперь, выбравшись из паутины кривых, непонятно куда ведущих дорог, он пытался сориентироваться. Прохожих было мало, и все как один неевропейского вида, так что при необходимости даже спросить дорогу было не у кого. Внезапное ощущение опасности заставило его резко отпрыгнуть в сторону, едва не сбив идущего навстречу и с испугом отшатнувшегося араба. Тут же развернулся лицом к опасности. Глухой стук за спиной заставил еще раз обернуться. Рядом с глинобитной стеной поблескивал нож. Моментально он повернулся назад. Делая шаг в сторону, пригибаясь и выхватывая из кобуры пистолет, Том успел заметить мелькнувшую тень. Причем одетую, как осталось в памяти, в обычную армейскую форму. То есть униформу американского военнослужащего, что наводило на определенные мысли.

Толик медленно убрал в кобуру браунинг, осмотрел моментально опустевшую улицу, на которой лишь несколько не успевших скрыться прохожих жались к заборам. Вернулся, поднял нож. Осмотрел и хмыкнул себе под нос. Нож не был похож на армейские боевые. Это было какое-то весьма профессиональное метательное оружие с легкой, обмотанной кожей ручкой и тяжелым острием. Брошенное умелой рукой, оно было способно отправить человека на тот свет метров с десяти. Он прикинул расстояние до поворота. Примерно четырнадцать ярдов, то есть двенадцать – тринадцать метров. Если бы не отточенная службой в «горячей точке» реакция, он сейчас глядел бы в небо остекленевшими глазами. В лучшем случае – пытался бы позвать кого-нибудь на помощь. И не факт, что прохожие помогли бы добраться до госпиталя, а не до Господа Бога. Он чужак, а таких здесь не очень-то и любят. Размышляя о превратностях судьбы и возможных заказчиках (мафия, похоже, решила если не отобрать у него добычу, то хотя бы отомстить), Том незаметно достиг столь желанной цели. Скромная вывеска на двухэтажном домике, несколько стоящих в сторонке солдат, уже получивших свое и теперь поджидающих в тени сослуживцев или обменивающихся впечатлениями… Том подмигнул одному из них, сержанту из роты Си, и смело вошел в двери. Вопреки его ожиданиям, внутри было сравнительно благопристойно. Столики с сидящими группами солдат и девиц, слегка, но в меру накурено, попахивает спиртным и присутствием большого количества людей. Напряженно вращаются несколько больших вентиляторов под потолком, стараясь разогнать горячий воздух, но лишь добавляя в атмосферу у столиков побольше табачного дыма. К нему медленно, плавно покачивая бедрами, подошла невысокая блондинка и спросила на английском с чудовищным французским прононсом:

– Отдохнуть, солдатик?

На что он ответил с не менее чудовищным английским акцентом, но по-французски:

– Пуркуа па? [25]

Двигатели мерно гудели, унося их в ночь. В летнюю лунную ночь, когда так хорошо гулять с девушкой. Только вместо улицы был тесный грузовой отсек привычного уже транспортника, вместо пения птиц – гул моторов, а вместо рук девушки тело «нежно» обнимали ремни подвесной системы. Где-то вдали, за тысячи километров от него, русские перемалывали немецкую танковую мощь в одном из величайших сражений войны, а здесь Том и его сослуживцы летели, чтобы высадиться прямо на «мягкое подбрюшье Европы». Так Черчилль называл Балканы, но откуда было об этом знать Тому и тем более Толику? Зато само выражение он помнил, и оно ему почему-то нравилось.