– Вы уж извините меня, старика, но я хочу быть рядом со своим гидом.

Переводчик вежливо уступил место Маллю и пересел к Хармишам.

– У нас в Москве есть негласное правило: премьера должна начинаться с получасовым опозданием! – шептал Пронин на ухо Маллю, увидев, как тот второй раз взглянул на свои золотые часы. – Социализм!

– У нас, при капитализме, та же история, – улыбнулся швейцарец, приставив часы к уху и проверяя ход.

Убежищем Лифшица была комнатка осветителя с занавешенным окошком, через которое ему был виден весь зал. Вооружившись отличной оптикой, он всматривался в лица зрителей, фиксировал их перемещения.

– Гасить свет? – спросил его кто-то из-за спины.

– Погасите по моему приказу. Так, кажется, все в сборе. Идиотская традиция гасить свет в театре, идиотская. Ну, ничего, когда-нибудь мы это исправим. Почему Горбунов поменялся местами с товарищем Прониным? Не нравится мне этот Горбунов! Какого черта ему не сидится на месте?

Кто-то крикнул в отдалении: «Ну, начали!»

– Труппа готова? – спросил Лифшиц, не оглядываясь.

– Давно готова, Михаил Самойлович.

– Пес с вами, через четыре минуты гасите свет. Он хотел сказать «пять минут», но «четыре» звучало загадочнее и потому внушительнее. «Только бы эти оболтусы не подвели», – думал Лифшиц, глядя на «мастеров советского искусства», разместившихся в партере. Только через них, да еще через представителей посольств террористы могли действовать в этот вечер. Впрочем, посольских работников почему-то на премьере было немного. В отличие от сотрудников советских органов. Если начнется беспорядок, никто из врагов не уйдет. В театре много чекистов. Но и жертв тогда все же будет трудно избежать… А Пронин строго-настрого сказал: «Один убитый или даже раненый обыватель означает полный провал операции. Сейчас не сорок второй год! Да, не сорок второй, тут голову сломаешь». Лифшиц еще внимательнее стал рассматривать рассаживающуюся по креслам публику, сверяясь по схеме с наклеенными марками.

Малль восторженно вслушивался в первые, неясные еще звуки настраивающихся инструментов оркестрантов, доносившиеся то из-за кулис, то из ямы. Наконец, спектакль начался. Медленно погас свет, зазвучала увертюра. Занавес открылся. Пронин сразу приметил в массовке своих младших товарищей и с трудом подавил улыбку. Хотя на нее он и имел право – представление обещало быть веселым.

Мелодия партизанской песни о вольном ветре покорила зрителей с первых же тактов:

Друг мой, будь как вольный ветер.

Ветру нет преград на свете.

Птицей летит в просторы,

Мчится в леса и горы…

Празднично, бравурно, заразительно!

Действие также захватило своим молодым задором. Моряки и портовые рабочие, посетители кабачка «Седьмое небо» вызвали единодушную симпатию зала. Главные герои – бывший партизан Янко, скрывающийся от полиции под именем Стефан, и его подружка Стелла противостояли управляющему пароходной компании и его заморскому покровителю – мистеру Честерфильду. Портовые рабочие и грузчики отказывались разгружать судно со смертоносным грузом – оружием. Бывший предатель, а ныне приспешник мирового капитализма, управляющий Стэн терпел одну неудачу за другой. Даже племянник Георга Стэна – простак Микки влюбился в портовую девчонку Пепиту. Либретто явно писал человек, наделенный чувством юмора. Зал постоянно взрывался хохотом, и Пронин тоже всласть повеселился.

Малль держался непринужденно и, кажется, искренне реагировал на каждую репризу. Он не интересовался реакцией зала, никого не искал глазами среди московских театралов. И Пронин понял, что, если сегодня и состоится теракт, Малль вряд ли будет иметь к нему отношение.

Стефан, за голову которого была назначена большая премия, организовывал стачку докеров. Вот два моряка – Филипп и Фома – спели заводные куплеты в ритме популярного фокстрота. Зал взорвался аплодисментами. Малль даже привстал со своего места, от души аплодируя артистам.

– А? Каково? Я уже слышал в этой вашей архисоветской оперетте и блюзовые темы, и танго, а теперь вот фокстрот! – ликовал Малль. – Во втором отделении, я думаю, будет и что-нибудь покруче! Этот ваш Дунаевский – изысканный повар. Изысканный и изобретательный, как китаец.

Тут-то Пронин и обратил внимание на расстегнутый манжет рубашки Малля. На одной руке – серебряная запонка, на другой – расстегнутый рукав… Значит, запонку он потерял. Ерунда. Сущая ерунда. Но такая мелочь может оказаться началом большой провокации. Кто его знает – может быть, это украшение из какой-нибудь сокровищницы? Потом не оберешься хлопот по дипломатической линии. Возможны и другие варианты развития событий… Проблемы, проблемы. Пронин принялся рассматривать пол – не валяется ли запонка у них под ногами. Нет, здесь ее не было.

– Куда уж круче, – задумчиво ответил он на восторженные реплики Малля. И стал глазами искать связного.

Но за их ложей следили только помощники Лифшица. Пособников мирового капитализма Пронин не обнаруживал. Из команды самого Малля тоже никого в зале не было. Ни секретаря Вольфа, ни повара, ни даже посольских представителей. «Надо бы разузнать в антракте о том, где они».

В середине действия над головами влюбленных разразилась гроза. Зал замер, когда Стэн и купленные им власти едва не забрали Янко-Стефана. Правда, хор полицейских рассмешил всех. Малль повернулся к Пронину:

– Господин Пронин, я восхищаюсь чувством юмора ваших сочинителей!

– Да, они у нас выдумщики. До сих пор не забуду оперу «Декабристы», которую переделали в восемнадцатом году – из чего бы вы думали?

– Теряюсь в догадках…

– Это же элементарно! Из «Гугенотов» Гуно! Кстати, можете посмотреть в программке – либреттистов трое.

Малль зашелестел бумагой и зашептал:

– Винников. Крахт. Типот.

– Сложные фамилии, не запоминаются, – улыбнулся Пронин.

– Ничего, у меня на имена профессиональная память, – рассмеялся в ответ Малль.

Первое отделение завершилось все той же песней о вольном ветре: «В край счастливый, мирный и свободный враг неволю и смерть несет…»

Зал взорвался аплодисментами. Представители интеллигенции вместе с законспирированными сотрудниками органов не жалели ладоней, чтобы выразить одобрение авторам и исполнителям оперетты. Медленно зажегся свет.

В антракте Малль предложил остаться в ложе: сегодня ему претила толпа. Впрочем, он быстро восстанавливал свои, утраченные было после встречи с ламаистским «целителем» лоск и самоуверенность. Из буфета на тележке по заказу гостя привезли шампанское и печенье. Ложу заперли. Пронин определил, что, попав в ловушку, одним прыжком сможет оказаться в партере.

– Ну, как вам московская оперетта?

– Гораздо лучше, чем ваше шампанское. Нет, серьезно, это талантливо. А главное – ни на что не похоже. Я бы хотел получить ноты и пластинки с этой музыкой.