— Я даже не знаю, друзья они или просто сослуживцы, — присовокупила Кэлли. — Они вместе служили в Испании под началом Веллингтона.

— Многим довелось служить под началом Веллингтона, — пожал плечами Каспар. — Это вовсе не означает, что они дружили и остались друзьями после войны.

— Да, я понимаю, но Мэйтленда и Темплера часто видели вместе. Мэйтленд даже иногда гостил у Темплера, в городском доме и в его поместье, в Оксфордшире. Есть и кое-что еще: Харпер, телохранитель Мэйтленда, служил прежде кучером у Темплера и тоже был в Испании.

— Кто тебе все это сказал?

— О, не помню. А разве это так важно? Это же не тайна. Должно быть, об этом говорили на каком-нибудь балу. Как бы там ни было, теперь этой дружбе пришел конец. Темплер даже не явился на суд. О, как я жалею теперь, что не последовала его примеру!

— Охотно верю, — процедил сквозь зубы Каспар. — А теперь скажи мне, где я могу отыскать мистера Темплера.

Оказалось, что лондонский дом Темплера находится на Беркли-сквер, в нескольких минутах езды от дома Кэлли. После недавнего бунта в городе уже воцарилось спокойствие, однако улицы все еще объезжали конные патрули. Каспар не обращал на них внимания, он напряженно размышлял о Мэйтленде и Темплере. О первом Каспар не знал почти ничего, однако, судя по тому, что было известно ему о Темплере, тот никогда не бросил бы в беде своего друга или сослуживца.

Чем же тогда занят Темплер? Что за важные дела помешали ему явиться на суд над Мэйтлендом? И какую роль играет во всем этом Харпер? Посредник, но в чем?

Надежда на разговор с Темплером оказалась напрасной, его городской дом был пуст. Дворецкий Темплера сообщил, что хозяин вместе с женой и сыном отправился в Стайнс, чтобы осмотреть развалины древнеримской виллы.

Каспар и без карты отлично помнил, где находится Стайнс, небольшая деревушка на берегу Темзы, по дороге к Виндзору.

И не так уж далеко от Челси.

— Когда они уехали? — спросил он вслух.

— Два дня тому назад, милорд.

Два дня назад Ричард Мэйтленд был признан виновным и приговорен к повешению, а Хью Темплер весьма кстати уехал из Лондона.

Каспар улыбнулся дворецкому.

— Как вас величать, милейший?

— Э-э… Сомс, милорд, — озадаченно ответил тот.

— Зайдемте-ка в дом, мистер Сомс, и вы мне подробно обо всем расскажете.

«Уходим», — сказал Мэйтленд, но на самом деле ушли они недалеко. Бросив на дно лодки две туго набитые седельные сумки, он велел Розамунде сесть в лодку и погреб к дальнему берегу. Там, где склонялись к самой воде гибкие ветви плакучей ивы, Мэйтленд остановил лодку. В этом укрытии они и затаились, покуда совсем не стемнело.

Розамунда прикидывала, не попытаться ли ей бежать, прыгнув в реку, но, поразмыслив, решила, что игра не стоит свеч. Во-первых, Мэйтленд связал ей руки, стало быть, она не сумеет плыть. Во-вторых, в Харперо-вой куртке она наконец-то согрелась и просохла. Розамунда отнюдь не оставила мысли о побеге, она просто решила подождать с этим, пока не окажется на суше.

Мэйтленд снова сделался угрюм и зол, и за все это время они не обменялись и парой слов. Молчание уже начало тяготить Розамунду.

Она осторожно кашлянула.

— Чего мы ждем?

— Не «чего», а «кого». Харпера, само собой.

Розамунда окинула взглядом реку, но в темноте ничего не смогла разглядеть.

— Как же он узнает, что мы здесь?

— Узнает.

Розамунда прикусила язык, так и не задав следующий вопрос. Разумеется, Харпер не сможет разглядеть их в этакой темноте. Просто все это было обговорено заранее, и лодка оказалась здесь совсем не случайно. Если что-то пойдет не так, как задумано, они смогут ускользнуть от погони по реке.

Этот человек предусмотрел буквально все. Еще в домике он методично уничтожил все следы их недолгого пребывания в этих стенах. Многострадальная туфелька Розамунды и пуговицы, отлетевшие с ее платья, лежали сейчас в кармане его куртки. Корзина для пикника — вместе с остатками их ужина и прежней одеждой Розамунды — теперь, утяжеленная камнями, покоилась на дне реки. Понемногу девушка сознавала, что Ричард Мэйтленд — очень умный и чрезвычайно опасный враг.

Но если он так умен и опасен, отчего же тогда ему не удалось самое простое и безыскусное убийство? Его ведь поймали буквально на месте преступления. Поймали, судили и приговорили к повешению. Так что, может быть, Ричард Мэйтленд не так уж и умен.

С другой стороны, он ведь бежал из Ньюгейта, верно? Насколько знала Розамунда, до тех пор это удалось только одному заключенному, да и то случилось это еще до ее появления на свет.

— Полковник Мэйтленд…

— Тихо!

Розамунда поджала губы. Не хочет разговаривать, ну и пусть его. Она давно уже привыкла оставаться наедине со своими мыслями. Порой она даже разговаривала сама с собой, хотя при этом ее окружала шумная светская толпа. И ведь никто ничего не замечал! Впрочем, эти люди никогда по-настоящему и не говорили с ней. Их занимало не то, что Розамунда могла бы им сказать, а то, что она — дочь герцога. Да будь она механической куклой, никто не заметил бы разницы!

А потому Розамунда, чтобы развлечься, иногда играла сама с собой в одну занятную игру. Мысленно она превращала окружающих в шахматные фигурки. Одни играли на ее стороне, другие были противниками — те, что пытались удержать ее, когда она решительно устремлялась к ближайшему выходу.

Люди, конечно, не шахматы, но такое сравнение забавляло саркастический ум Розамунды. Если б шахматные фигурки и вправду могли говорить, кто знает, что бы они высказали людям? Наверное, жаловались бы, что вечно, день за днем Движутся по одной и той же старой доске, повторяя одни и те же движения. Что, если бы одна из них взбунтовалась и захотела вырваться на свободу?

А вот то, что произошло в Ньюгейте, вовсе не было занятной игрой. Все это произошло на самом деле. Но как такое было возможно? Розамунда поерзала, пытаясь устроиться поудобнее. Итак, Ньюгейт, тюремный двор…

Надзиратели, заключенные и посетители сгрудились посреди доски. Это, конечно же, пешки. Такое их положение сохранится ненадолго. Пешек всегда приносят в жертву первыми.

Ход делают фигуры.

Мэйтленд. Розамунде очень хотелось сделать его черным королем, но такая роль ему совершенно не подходила. Шахматный король чересчур пассивная фигура, он вечно прячется за пешкой, ладьей или королевой. Мэйтленд нипочем не стал бы прятаться за чужую спину. Нет, он должен быть самой сильной фигурой на доске, стало быть, королевой. Харпер, его правая рука, — офицер.

Она, Розамунда, была на доске Ньюгейта целью, к которой стремился Мэйтленд, то есть белым королем. Как только он заполучил ее, игра сразу закончилась его победой. Белая королева должна была защищать Розамунду, но в этой игре королева — кто же, если не напористая Кэлли? — еще не решила, на чьей она стороне. Белый офицер, мистер Прауди, был выведен из игры еще до начала гамбита. Между черной королевой — Мэйтлендом, и белым королем — Розамундой, стояли только пешки.