— Так пересчитай! — закатываю глаза. — Или тебе хочется думать, что ты попала в сказку о Золушке? Этого не будет!

— Тогда перестань вести себя как придурок!

Это начинает раздражать меня. Вскакиваю на ноги и хватаю Варю за подбородок, не больно сжав челюсть и заставив, наконец, замолчать; в комнате ненадолго повисает тишина, и моя голова получает небольшую передышку. В башке от такого резкого подъёма словно включаются карусели, но я стискиваю зубы.

— Это мой дом. И здесь всё будет так, как я скажу — тебе ясно? — По её лицу видно, что она злится и хочет сказать в двести раз больше в ответ, но сдерживается и кивает. — Умница.

Целую её в лоб, чем ещё больше вывожу из себя, и выхожу из комнаты.

До нашей следующей встречи мне надо остыть.

Пока поднимаюсь на второй этаж, привычно тянусь рукой за телефоном в задний карман, но пальцы нащупывают пустоту.

Наверно, вывалился у Варьки.

Но возвращаться обратно даже не думаю — не хочу снова слушать эти бредни по десятому кругу. Я принимаю самый долгий душ в своей жизни, смывающий с меня дикий недосып, кутёж прошедшей ночи и тяжесть своей же злости и заваливаюсь на кровать, чтобы как следует отоспаться. Кажется, я даже успел отключиться, потому что только что гонял по трассе, а в следующую секунду от звука резко хлопнувшей двери подскакиваю и озадаченно смотрю на Варю, которая отводит взгляд, краснея при этом как рак в кастрюле. Осматриваю себя — мало ли, чего она там увидела — но не замечаю ничего необычного; из одежды на мне спортивные серые штаны и татуировки, так что понятия не имею, что на неё нашло.

— Если ты пришла за реваншем, то лучше закрой дверь с той стороны, — хрипло отзываюсь и отворачиваюсь в противоположную сторону.

— Вообще-то, я принесла твой телефон, — возмущается. — Тебе тут пришло 100500 сообщений и наверно тысяча пропущенных вызовов от какого-то Клима.

— Так чего раньше не принесла? Или тебе захотелось почитать смс-ки?

— Я ждала, пока ты сам придёшь и заберёшь эту хрень — вы ведь все помешаны на гаджетах!

Приподнимаю брови и поворачиваюсь обратно.

— Вы — это кто?

Девчонка нервно топчется на месте и закатывает глаза.

— Ваша распущенная братия избалованных мажоров, конечно, — елейно улыбается.

Копирую её закатывание глаз и протягиваю руку в характерном жесте, но она меня удивляет — прицеливается и швыряет телефон прямо в меня; с громким хлопком гаджет на секунду прилипает экраном к моему животу, отчего мышцы рефлекторно поджимаются, а после шмякается на кровать. Бросок, конечно, отличный — трёхочковый — но я снова оказываюсь на краю между двумя гигантскими пропастями: раздражением и яростью.

— Не хочу подходить к тебе, когда ты такой мерзкий, — машет рукой в мою сторону. — Вдруг это заразно. И кстати — на звонке у тебя стоит жуткая песня — будто орущая кошка, которой наступили на хвост[1].

Не успеваю открыт рот, как Варя исчезает — так же внезапно, как и появилась — и стискиваю гаджет в руке. Подавляю желание запульнуть его в стену, хотя ещё секунду назад хотел вправить девчонке мозги по этой же причине — додумалась же швырнуть его! — но в голове всплывают слова Марка о его «язве».

«Она меня безмерно бесит, но я уважаю её за то, что она не боится высказывать мне правду в лицо — такого больше никто не делает».

Для меня вся ночь прошла как в тумане, а эти несколько слов словно отпечатались на подкорке калёным железом — дигидрогенсульфатом[2] не сотрёшь.

Уважаю ли я Варю?

На самом деле я никогда не думал о ней в таком ключе — она всегда была для меня лишь девчонкой, которой нужно преподать урок; глупышкой, которой нужно напомнить её место в обществе в целом и в моей жизни в частности. Ну, может в эту формулу вмешалось и моё задетое эго — немного — у меня же на уровне ДНК заложено самомнение… Я бы не удивился, если бы прошлой ночью Клим сказал бы что-то похожее, но сейчас, когда я трезв, его слова очень напоминали по ощущениям разорвавшийся снаряд — слишком внезапные, слишком немыслимые и слишком преждевременные, чтобы быть правдой, хотя сомневаться в их искренности не приходилось.

Но мозг стопорили не слова, а человек, которому они принадлежат.

Из нас троих — меня, Марка и Яна — Клим был самых наглухо отбитым на голову; ему доставляло удовольствие видеть страдания тех, кто слабее, но ещё больше — если он сам был причиной этих страданий. Ему было в лёгкую поставить проходившему мимо подростку из периметра подножку и с диким ржачем наблюдать, как лицо бедолаги целуется с асфальтом. Я не говорю, что сам в это время отдавал бедным последнюю рубаху, но это прям край даже для меня. Лично мне было по кайфу проехать мимо на своей детке или повертеть перед носом новеньким смартфоном — позёрство чистой воды, зато сразу показывает, кто есть кто.

А превращать лица в фарш я предпочитаю только за дело и в честной драке.

Так как же из нас двоих он раньше меня понял, что в принципе способен на уважение? До такого не доходят в компании «Старого монаха[3]» и красотки в красном платье — это нужно было как-то сразу оценить на инстинктах и культивировать в башке каждый раз, как видишь её. Я же при каждом столкновении с Варей готов только сжимать кулаки и стискивать зубы, чтобы снова не сорваться — и с моей стороны это уже подвиг. Казалось бы, надо просто перестать видеться с ней, и конфликт с собственной головой будет исчерпан, но, наверно, для меня это слишком просто. К тому же, была какая-то ненормальная тяга к девчонке с моей стороны — я знаю, что в итоге буду лезть на стену от своей же ярости, но не могу заставить себя пройти мимо её комнаты.

Прямо моя личная территория для больного мазохизма.

Но, думаю, в какой-то степени я Варю тоже уважаю, хотя от лица «AC/DC» заявляю, что последний коммент девчонки прозвучал обидно.

Глаза открываются ближе к часу дня; я проспал всё на свете, включая матч «Зенит — Спартак», а ещё хренову тучу сообщений от Клима — плюс к тем, о которых мне рассказывала Варя. Добивает меня мать со своим званым вечером в честь моего поступления в универ.

Будто у меня был шанс не пройти.

Я ей честно говорю о том, что меня она на свои пенсионерские посиделки может не ждать, но она и слышать ничего не хочет: либо я появляюсь, либо она уговорит отца заблочить мои кредитки. Если она этим и добивается чего-то, то только ещё большей неприязни с моей стороны — когда-нибудь допрыгается, и я вообще от неё отрекусь.

В два спускаюсь вниз обедать; мать уже за столом, плюс к ней присоединился Виктор со своей дочерью, в сторону которой стараюсь даже не смотреть, чтоб не вывернуло наизнанку. А вот моей игрушки за столом не видно — или боится выходить, или не хочет сидеть за одним столом с этими показушниками. Тут я её понимаю, чесслово, но не мне же одному здесь мучиться; поэтому заворачиваю в её комнату и застаю её за просмотром видео на Ютубе — там какая-то девчонка играла слезливую сопливую музыку на рояле, от которой хотелось залить отбеливатель в голову и забыть об этом.