— Очень оригинально! — скептически фыркнула Санни.

— Возможно, не так уж оригинально, — согласился Эбнер Кейн, — но вполне подходящий материал для экранизации. Фильмы ужасов с участием подростков всегда пользуются успехом, потому что их основной зритель — такие же подростки.

— И все же я не понимаю, чего ради… — начала я.

Он поднял руку, останавливая меня.

— Это просто, — сказал он. — Я закончил книгу, она удалась. Да, я помню, вам я сказал, что только недавно принялся за нее, но это тоже была вынужденная ложь. Одним словом, я решил, что, хотя книга удалась, все же нужно что-то особенное, чтобы ее заметили… — он помолчал. — Нужен был эффектный рекламный ход.

Мы с Санни переглянулись. Статья Элмо!

— Вот, значит, в чем дело, — медленно произнесла я. — Вы узнали, что отец Элмо — редактор «Пера». Узнали, что в этой газете часто печатаются статьи про нас.

Эбнер молча кивнул.

— Вы внушали нам и Элмо, что в доме происходит какая-то чертовщина, — продолжала я. — Таким образом вы подталкивали Элмо к тому, чтобы он написал свою статью. Потом ее подхватили бы другие городские газеты. И таким образом читатели заинтересовались бы «На грани срыва» еще до выхода книги. Вы дурачили нас, из-за вас пострадали мои друзья — и все это только ради рекламного трюка! Вы просто…

Эбнер опустил голову на руки.

— Лиз, сначала это напоминало игру, — пробормотал он. — Я так гордился собой. Я спланировал все до мельчайших подробностей, провел детальное изучение материала — как я обычно это делаю для своих книг. Я выяснил настоящее имя Санни, раскопал старую историю дома — про сумасшедшего мясника и так далее… Потом я придумал разные способы, как создать впечатление, что в доме привидения. Например, устроил так, чтобы кровь капала с потолка в кабинете. Для этого я воспользовался кубиком замороженной бутафорской «крови», подложил его под отстающую половицу в кухне, а когда лед начал таять…

— И наняли актрису, чтобы она, одевшись, как Мона Снагг, время от времени появлялась у меня перед глазами, — продолжила я за него. — Вы знали, что рано или поздно мы наткнемся на ту фотографию в газете.

— Верно, — признался он. — Я понял по статьям в «Пере», что все вы очень любознательные ребята и что по крайней мере тебе, Лиз, воображения не занимать. Но насчет актрисы ты ошиблась. Я не мог рассказать кому-то еще о своих планах — слишком велик риск. Поэтому, подготовив платье и парик, я сам играл роль Моны Снагг, — тут он одним движением руки потянул за свою бородку и сорвал ее.

Мы с Санни ахнули.

— Собственную бороду я сбрил как раз перед тем, как вы пришли ко мне работать, — объяснил он почти с улыбкой. — А эту приклеивал каждое утро специальным театральным клеем.

— Так вот откуда этот химический запах, — пробормотала я.

— Не могу поверить, — покачала головой Санни, — что вы пошли на все эти ухищрения только для того, чтобы…

— Для меня это было очень важно, — признался Эбнер Кейн. — Важнее всего на свете. И я был готов пойти на любые хлопоты, на что угодно, только бы все вышло как надо.

— Даже на то, чтобы навредить нам, — с горечью сказала я. — Том чуть не угодил в больницу. У Ришель волосы стали ярко-розовые, и теперь она не ходит в школу. У Ника ужасный зуд — чесотка или еще что-то. А Элмо…

— Что касается Тома, то тут я ни при чем, — нахмурился Эбнер Кейн. — Я только оставил лежалые конфеты там, где он их должен был найти — знал, что он их не пропустит, мое изучение темы подсказало это мне. Но от них не должно было произойти ничего серьезнее, чем легкое подташнивание.

— Ладно, возможно, причиной стал хот-дог, а не конфеты, — согласилась я. — Но не вызывает сомнения то, что из-за вашей книги он почувствовал себя в десять раз хуже. Он был по-настоящему напуган, и от этого его болезнь усилилась.

— Я также не знал, что бутафорская кровь оставляет несмываемые пятна, — расстроенно проговорил Эбнер. — И я не мог предположить, что Ришель сядет как раз под пятном на потолке. А что касается Ника — от щепотки порошка, вызывающего зуд, большого вреда ему не будет. Несколько крупинок я бросил на его куртку. И специально выстудил кабинет, чтобы он обязательно ее надел. Но это не страшно. Пять минут под душем — и он снова бодр и весел. Но Элмо… — он помрачнел, — я и представить себе не мог, что он вот так упадет на дорогу. Это меня ужасно потрясло.

— Это всех нас ужасно потрясло, — буркнула Санни.

Я к этому моменту уже немного успокоилась и успела кое-что обдумать.

— Вы объяснили кровь, — сказала я. — И, пожалуй, несложно догадаться, как вы подстроили, что мигал свет, падали тарелки из шкафа и прочие чудеса. Но как вы сделали, чтобы из подвала доносились эти звуки?

Эбнер Кейн непонимающе посмотрел на меня.

— Какие еще звуки из подвала? — спросил он. — Подвал заперт. Я не открыл его по вашей просьбе, потому что считал — чем больше таинственности, тем лучше. Но, уверяю вас, там ничего нет.

— Нет, есть, — настаивала я. — Я сама слышала. Мы все это слышали. И вчера, и сегодня.

Он опять вонзился в меня взглядом.

— Это — невозможно, — произнес он раздельно.

Санни возмущенно фыркнула, а я покачала головой.

— Не пытайтесь опять дурачить нас, мистер Кейн, — сказала я. — Из этого ничего не выйдет.

Его бледное лицо залилось краской. Он вскочил, подбежал к шкафу, рывком выдвинул один из ящиков и выхватил из него какие-то слесарные инструменты.

— Сейчас вы увидите, дурачу я вас или нет, — крикнул он. — По крайней мере, наконец, все выяснится. Идите со мной, — он сбежал по лестнице в кабинет.

Чуть промедлив, мы с Санни тоже вскочили и бросились за ним.

Опять этот затхлый запах сырости. И это давящее, гнетущее чувство. Я наблюдала, как Эбнер воюет с замком подвальной двери.

— Так можно сто лет возиться, — нетерпеливо шепнула мне Санни. — Пойдем. Мы уже узнали все, что нам нужно.

Но я следила за Эбнером. Отбросив в сторону кусачки, которыми он орудовал, теперь он пытался отвинтить скобы, сквозь которые была продета замковая цепь. И это ему удавалось. На моих глазах они начали понемногу отходить.

— У него получается, — прошептала я и подобралась ближе, подтащив за собой Санни.

Эбнер работал как зверь. Капли пота выступили на его бледном лице. Торопясь, он начал отжимать дверь от косяка. И тут, звякнув, скобы отлетели. Дверь распахнулась внутрь, в комнату. Отвратительный затхлый смрад, смешанный с промозглым воздухом, хлынул на нас оттуда. Санни сморщила нос. Эбнер закрыл нос и рот носовым платком и нашарил рукой фонарик.

— Ну вот! — глухо проговорил он, включая фонарик.

Желтый луч прорезал тьму подвала. Мы вытянули шеи, стараясь разглядеть, что там. Луч света скользнул по черному земляному полу, какому-то мусору, старому портфелю…