— Зачем ты вообще притащил в бар героин? Теперь ты с ним всюду будешь таскаться?

— Джон, я всю ночь на ногах, даже глаз не сомкнул, поэтому решил себя поддержать. Нам надо вернуться в отель.

— Ну давай, осуди меня, — начал Джон раздраженно.

— Я не хочу опять затевать этот разговор. На самом деле.

— Ладно.

А что я еще мог сказать? Джон, героин здесь, в Америке, почему-то не помогает мне забыться? Джон, у меня тут траблы — я не верю, что смогу выполнять свою работу детектива? Но этот сукин сын был прав. Мне не следовало снова делать себе укол. В этом не было необходимости. Тот факт, что я ширнулся сегодня утром, обозначал что-то особое.

— Хоть с девчонкой-то нормально все прошло? — поинтересовался Джон.

Я не ответил. Теперь я думал о предстоящем дне. Дел было много. Опросить соседей Виктории, ее коллег, поговорить с полицией, с предполагаемым убийцей и его адвокатом, а если получится, хорошо бы осмотреть место убийства, выяснить ее перемещения — словом, провести доскональное, обстоятельное, исчерпывающее расследование. Спешка — враг следователя. В спешке сразу бросаешься делать выводы, многое упускаешь из виду. Торопливость — союзник неправды. Я раскрыл больше двух дюжин случаев, работая детективом или простым копом. Все они раскрыты благодаря согласованной работе полиции, кропотливым поискам фактов и улик: их ищут до тех пор, пока картина не выстроится сама собой. В моей практике никто не раскалывался под суровым допросом, никто не приходил с повинной, не было никаких внезапных озарений. Мозаику следует собирать из множества частей. Шаг за шагом, пока ложь и двусмысленность не разрушатся под весом всей конструкции и не всплывет истина.

Таким же образом надо было действовать и сейчас.

Если только у меня получится. Конечно, я не хотел все провалить, не хотел навредить сам себе. Однако меня мучили сомнения: а может, мою полицейскую сущность уже достала вся эта правда? Может, я подсознательно стремлюсь к тому, чтобы меня арестовали, схватили, разоблачили?

— Ты не купился на всю эту чушь с летним солнцестоянием? — спросил Джон, снимая с головы бейсболку с надписью «Белфастский блюзовый фестиваль», утирая лоб и встряхивая волосами в той манере, которая меня дико бесила, о чем он был, разумеется, осведомлен.

Я решил, что номер не пройдет.

— Ну, Джон, говорят, это самый святой день в году. В индуизме и буддизме этот день считался самым подходящим для достижения просветления.

— Ты никогда не был в Ньюгрейндже, что в графстве Мет?

— Нет.

— Я однажды катался туда на велосипеде, сейчас это место связывают скорее с днем зимнего солнцестояния, а не летнего, но в этом даже больше смысла — ты молишься солнцу, чтобы оно взошло снова, понимаешь…

Я не слушал. Я думал о Виктории и сразу обо всем; правда была в том, что я не верю в экзистенциальный солипсизм этих гребаных адвокатов, заявляющих: «Все относительно, все субъективно». Я представитель старой школы. Аристотель говорил, что существует пять способов постижения вещей: технэ, или практика, эпистеме, или знание, научный подход, фронезис, то есть рассудительность, софиа, или мудрость, и, наконец, разум, или нус. Технэ — самое важное для полицейского. То есть для меня. И пока я не подсел на героин, моя техника была безотказна: выдержка, сосредоточенность, действие по нарастающей — все продумано.

Аристотель, как выяснилось, ошибался чуть ли не во всем. Галилей опроверг его физику, Дарвин — биологию, его ученик Александр — политику, но в том, что касается техники, он был прав. В моей работе методичность важнее, чем сообразительность. Сегодня нам предстояла масса дел, это был самый долгий день в году, и нам бы все удалось, запасись мы терпением. Но вместо технэ — одни обломы, вместо раскрытия дела — катастрофа.

За четырнадцать часов солнце успело сесть, завершив самый долгий день, а мы скрывались от полиции Денвера, от федеральной полиции и от всех прочих сил закона, какие только можно припомнить.

Джон похлопал меня по плечу, мы оторвались от созерцания восхода и направились к тентам.

Мы решили поделить обязанности. Я наведаюсь в офис Виктории в Боулдере и выясню насчет анонимного автора записки. А Джона отправлю общаться с соседями Виктории в Денвер. Потом придется заявиться к ним самому, однако его пока нужно было занять, к тому же таким образом, возможно, удастся выявить непоследовательность в их показаниях. Джон был полицейским, но я заново разъяснил ему, как следует наводить справки. Не выдавать никакой информации и невозмутимо воспринимать все слова. Главное — все записывать, а если говорят слишком быстро, просить повторить помедленнее.

Помимо этого я связался с адвокатом Гектора Мартинеса, предполагаемого убийцы. После чего позвонил в полицию и договорился о переговорах с детективом, расследующим дело.

Наши подруги отвезли нас в Боулдер. На завтрак были яйца. Потом у девиц обнаружились свои дела, мы распрощались с ними, а Джон сел на автобус до Денвера. На мне были рубашка и джинсы, но для пущей представительности я приобрел галстук.

В Боулдере царила странная атмосфера: здесь явно проживали бывшие фаны группы «Грэйтфул Дэд», которые теперь разбогатели, превратились в яппи и обросли жирком. В каждой третьей лавке продавали кристаллы и тибетские богослужебные принадлежности. Парковка позади йога-центра была заполнена новенькими «вольво» и «рейндж-роверами». Горожане, экипированные по каталогу «Эл-Эл-Бин», были бледными, худыми, пахли соей и витаминами — этакий тип аккуратных, многодетных идиотов, настолько занятых самореализацией, что они не замечают возрастания количества бездомных, побирающихся вдоль тротуаров.

Я отыскал телефонную будку, внутри которой стояло ведро с какой-то жидкостью, якобы способствовавшей уничтожению вони. Мочой все равно воняло. Я набрал первый по списку номер — и повесил трубку прежде, чем меня успели соединить. Нужно было заново обдумать ситуацию. Когда я был копом, я страстно ненавидел частных детективов. Поэтому решил представиться газетчиком.

Набрал номер полицейского управления Денвера:

— Будьте добры, детектива Миллера, меня зовут Джонс, я из «Айриш таймc», меня интересует дело Виктории Пат…

— Детектив Миллер на несколько дней уехал из города, — не дал мне договорить женский голос.

— А. Ну, в таком случае могу я поговорить еще с кем-то из детективов, занятых в деле Виктории Патавасти?

— Детектив Хопкинс в отпуске.

— А кто-то из старших офицеров?

Мертвая тишина.

— Хорошо, я перезвоню, — сказал я и повесил трубку.

Проклятье. Повезет в другой раз. Телефонный справочник все так же был привязан к будке. Я заглянул в него и отыскал Энрике Монро, государственного защитника, представлявшего интересы обвиняемого. Набрал его номер. Нарвался на секретаршу, сказал ей, что являюсь репортером из Ирландии, пишу о деле Виктории Патавасти.