Использованный билет в кино служит закладкой, отмечая последнюю запись, датированную тем днем, когда мы отбыли в Венецию. Это означает, что она, должно быть, сделала эту запись в самолете.

Папа не знает, что вижу, как ему трудно. Все эти его «веселенькие» улыбочки, это волнение из-за того, что нам предстоит увидеть… Может, он вроде как оживился. Но он по-прежнему носит Черную Корону.

Сейчас это еще более заметно, чем раньше. Она даже вроде как двигается. Как будто в ней сидит что-то живое, гнездо себе там свило. И ползает, извивается.

Отчасти это из-за всех этих неприятностей, связанных с мамой. Но не все. Нас что-то ждет там, а он не имеет ни малейшего представления, что именно. Черная Корона едет вместе с нами. Он носит ее, но не знает, что она сидит на нем (и как он только НЕ ЗАМЕЧАЕТ, что она на нем???).

Может быть, то, что ждет нас на той стороне, тоже хочет встретиться с папой.

Все, что мне пока что известно, – это то, что оно хочет встретиться со мной.

За этим следует описание полета над океаном, а потом плавания на вапоретто до отеля (почти на целую страницу). Затем – последняя запись в дневнике. Сделанная в тот день, когда она упала с крыши. Сделанная в нашем номере в отеле «Бауэр» в тот отрезок времени, когда я ходил по адресу в Санта-Кроче.

Вот она.

Папа теперь тоже это знает. Я это чувствую. Как он боится!

Он ПРЯМО СЕЙЧАС с ним разговаривает!

Оно его не отпустит. Ему нравится, что мы здесь. Оно почти счастливо.

Может, мы зря сюда приехали. Но держаться вдали от него тоже было бы неправильно. Оно бы все равно нас нашло. Там или здесь. Раньше или позже.

Лучше так, чтобы это произошло сейчас. Потому что мы вместе и, возможно, сможем что-то сделать. Но даже если не сможем, все равно лучше, если оно навалится на нас одновременно. Мне вовсе не хочется потом остаться одной, брошенной. И если мы должны отправиться ТУДА, я не хочу отправляться туда ОДНА.

Он уже идет сюда.

Они идут.

Дневник выпадает у меня из рук с легким шорохом страниц.

Значит, она поехала со мной в Венецию, чтобы встретиться с этим.

Я выключаю свет и закрываю дверь. Бегу в ванную, падаю на колени перед унитазом – меня рвет.

Она поехала туда, чтобы надеть эту Корону, чтобы мне не пришлось больше ее носить.

Когда я немного прихожу в себя, то направляюсь обратно на кухню, чтобы добавить выпивки в стакан, и тут замечаю, что дверь в комнату Тэсс открыта. И там горит свет.

Дом у нас старый, но в квартире никогда не было никаких сквозняков, способных открыть дверь. И проблем с электричеством тоже никогда не возникало. Значит, это я просто не закрыл дверь и не выключил свет.

Я выключаю свет. Со щелчком закрываю дверь. Поворачиваюсь, чтобы уйти.

И останавливаюсь.

Я всего в шаге от двери в комнату Тэсс и ясно слышу щелчок – это поворачивается дверная ручка. А потом скрипят дверные петли.

Я поворачиваюсь – как раз вовремя, чтобы заметить, как в комнате загорается свет. Не сразу. Комната из темной становится желтой в загоревшемся свете, пока я моргаю, стараясь сфокусировать зрение.

– Тэсс?

Ее имя слетает с моих губ, прежде чем мне удается справиться с изумлением и успокоиться. Откуда-то я знаю, что это не галлюцинация, что я вовсе не вижу сон наяву. Это моя дочь. В своей комнате. Может, это единственное место, где она способна чувствовать себя достаточно сильной, чтобы дотянуться до меня, наладить контакт. Сообщить, что она все еще здесь.

Я бросаюсь обратно в ее комнату. Останавливаюсь в центре, широко расставив руки, стараясь что-то ухватить пальцами.

– Тэсс!

Ничего не ощущаю, разве что пустоту, наполненную кондиционированным воздухом. Но свет остается включенным, а ее здесь больше нет.

Сам по себе я, как криминальные репортеры именуют свои источники информации, «весьма надежный свидетель». У меня докторская степень Корнеллского университета, куча наград за достижения на ниве преподавания, высокая профессиональная репутация, подтвержденная публикациями в наиболее уважаемых в моей сфере деятельности изданиях, в моей медицинской карте нет ни малейших намеков на какие-то психические нарушения. Более того, я из категории убежденно-рациональных людей, я всегда издевательски-насмешлив, когда разговор заходит обо всяких нереальных, фантастических явлениях. Я всю свою научную карьеру построил на сомнениях.

И тем не менее вот он я, стою здесь. И вижу то, что увидеть невозможно.

Проснувшись утром, я обнаруживаю в своем мобильнике четыре сообщения. Одно от Дайаны – тон и выражения, скорее свойственные сборщику налогов, – она требует, чтобы я позвонил ей как можно скорее, «чтобы разрешить насущные вопросы». Одно от детектива из Венеции, с которым я в основном общался и переписывался: он сообщает мне, что у них нет никакой новой информации. И два сообщения от О’Брайен, которая требует, чтобы мы немедленно встретились. Второе дополнено еще и опасением, что я «окончательно рехнусь, сидя в одиночестве там у себя, если с кем-нибудь не поговорю, а под кем-нибудь я имею в виду себя».

Поскольку Дайана – мать Тэсс и поскольку нынче утром я в состоянии выдержать только один разговор с другим человеческим существом, я опираюсь на спинку кровати и набираю номер своей жены. И только услышав ответный гудок, соображаю, что эту ночь я спал в комнате Тэсс.

– Алло? – слышится в трубке.

– Это я, Дэвид.

– Так. Дэвид.

Дайана произносит мое имя, имя человека, бывшего ее мужем на протяжении тринадцати лет, так, словно это какая-то малоизвестная пряность и она тщетно пытается вспомнить, какой у нее вкус и пробовала ли она ее раньше.

– В неудачное время позвонил?

– Глупый вопрос.

– Да, глупый. Извини.

Моя супруга молчит, вздыхает. Это не колебания человека, опасающегося причинить боль другому, это просто еще одна пауза, которую делает сборщик налогов, доставая из папки нужный протокол, касающийся данной подкатегории правонарушителей.

– Я хочу все оформить официально, – говорит она. – Мой отъезд. И начать процесс.

– Какой процесс?

– Бракоразводный.

– Понятно.

– Ты можешь воспользоваться услугами Лайама, если хочешь, – говорит Дайана, имея в виду юриста, живущего в Бруклин-Хайтс, который составлял наши завещания. – А сама я уже договорилась с другим адвокатом.

– С каким-нибудь людоедом из Аппер-Ист-Сайд, который бедного Лайама сожрет и не подавится?

– Ты тоже можешь выбрать себе адвоката по собственному усмотрению.