Впрочем, замыслы Лиги общественного блага изобиловали противоречиями: можно ли было, стремясь к благу всего стада, при этом желать его побольше обстричь? Один из повстанцев, Немур, выдал истинные замыслы: он наивно заявил, что надо облегчить судьбу народа и в то же время увеличить огромные пенсии, которые двор выплачивал сеньорам.

В период своего апогея Лига объединила против законного монарха большинство семей королевского древа и связанных с ним по прежним бракам. Среди них — Бургундский, Бурбонский, Беррийский, Алансонский, Бретонский дома. Все это формировало континентальный плацдарм (правда, не совсем монолитный) в Северной Франции. К ним присоединялись крупные французские кланы на юге: Альбре, Арманьяк. В марте 1465 года появились признаки антикоролевских волнений в Бретани и в центре. В апреле монарх, опираясь на престиж королевской власти и вооруженные силы, взял инициативу в свои руки. Он занимает стратегические пункты в Берри и Бурбонне, в предполагаемых или действительно повстанческих зонах. Но бретонская и особенно бургундская угроза Парижу вынуждает его в спешном порядке отступить на север, чтобы склонить на свою сторону этот большой город. Недалеко от него, в местечке Монлери, 16 июля 1465 г. между королевскими силами и войсками Лиги произошла битва, не принесшая победы ни одной из сторон. Бургундцы во главе с Карлом Смелым, расслабленные годами мирной жизни, были не в состоянии, одержать победу, испытывая серьезные затруднения вследствие слабого тылового обеспечения (результат слишком мягкого налогообложения). Что же касается Людовика XI, то, обжегшийся, но отнюдь не выбитый из седла, он отступил в зону безопасности, под стены Парижа. Его военная сила и недоверие масс к знати позволили ему завоевать симпатии горожан. Тем не менее он не считает себя достаточно сильным, чтобы наступать. Он медлит, уступает пространство, чтобы выиграть время. Он отдает Нормандию своему непослушному брату Карлу. Позднее, опираясь на свое военное превосходство, он заберет ее обратно. На восточном фланге он уступает Бургундию, враждующую с «бунтовщиками» Льежа и Валлонии. В 1467 году три герцога (Бретонский, Бургундский и Нормандский — новый титул брата Карла) возобновляют гражданскую войну[40] против Людовика XI, который выигрывает ее, так как с самого начала его регулярная армия оказалась более сильной на полях сражений. Однако он использует также для достижения победы деньги, партизанские методы и поддержку зарождавшегося «общественного национального мнения». Бретань вынуждена была принять условия мирного договора, подписанного в Ансени 10 сентября 1468 г. Карл, брат короля, отказывается от Нормандии и Берри (1469 г.). Таким образом, к большому облегчению Людовика XI, исчезает возможность союза между мятежными Бретанью и Бургундией. Между тем весной 1468 года созываются Генеральные штаты королевства. Они подтверждают неотъемлемость Нормандии, то есть безусловную принадлежность этой провинции к домену короны. Принимая такие решения, Генеральные штаты действовали из соображений лояльности к монархии, но также и из солидарности с налогоплательщиками, так как создание крупного удела (нормандского) означало бы недобор в казначейство, то есть увеличение налогов.

Дальше события развивались — и это нельзя было предусмотреть заранее — по логике первых «антифеодальных» побед, хотя и не без осложнений по ходу дела. В Перонне (октябрь 1468 г.), например, во время плохо подготовленного Францией «саммита» Людовик XI, желавший обязательно встретиться с Карлом Смелым[41], оказался против своей воли в полной от него зависимости. Карл Бургундский, возмущенный восстанием в Льеже[42], в организации которого он обвинил Людовика, унизил его, заставив участвовать в подавлении этого мятежа вместе с ним. Потом он отпустил его на свободу. «Загаженная лиса ускользнула из волчьего логова».

Монарх Валуа извлек урок: после Перонна Людовик XI возобновил переговоры, но вел их с еще большей осмотрительностью, чем раньше. Его же противник, страдающий манией величия, напротив, стал совершать ошибки одну за другой. Ладно еще, что в июне 1472 года он потерпел поражение при Бове, жители и даже жительницы которого воспылали патриотизмом. Среди горожанок особо отличилась Жанна Ашетт. И Людовик XI по своему обыкновению в награду за поддержку предложил ряд привилегий этому городу и многим другим. Но Карл Смелый, со своими почти имперскими завоевательскими поползновениями считавший себя Цезарем или Ганнибалом, направился в восточную часть Нидерландов, Лотарингии, Германии и Верхнего Эльзаса. Не питал ли он надежду объединить Нанси и свои фламандские и бургундские владения в единое лотарингское целое? Эти фантастические прожекты привели к тому, что герцог Бургундский погряз в осаде Нойсса в Рейнской области (1474-1475 гг.). Тем не менее король Франции оставался в трудном положении: в июле 1475 года союзник герцога Бургундского английский король Эдуард IV высадился в Кале во главе 23-тысячной армии. Что последует за этим — останется дипломатическим шедевром Людовика: тонкие умные ходы вместо кровавого и дорогостоящего использования силы. Короче говоря, речь шла об элегантном использовании методов: будучи в расцвете своих умственных способностей, прибегнув к хитрости, Людовик XI уже сумел поссорить Карла Смелого с «предателем» Сен-Полем[43], коннетаблем Франции и главным сообщником англо-бургундцев на континенте. Через своих агентов хитроумный король хорошо знал о нерешительности англичан, которые, хотя недавно и высадились на территорию Франции, не были готовы к большой войне. При помощи своей агентуры в британском лагере Людовику XI удалось начать переговоры, затем последовала встреча на высшем уровне, которая на этот раз была прекрасно подготовлена (память о Перонне была еще свежа, полезными были и советы Комина[44], бывшего на службе у бургундцев и перешедшего на сторону короля). Эдуард и Людовик встретились в Пикиньи в августе 1475 года. За огромные деньги, которые были выплачены сразу и позднее, удалось добиться ухода восвояси вторгшейся армии: она вернулась на остров, не поучаствовав в сражениях. В ожидании, пока британцы покинули лагерь, Людовик решил утолить их жажду вином из бочек, погруженных на триста телег. Это было достойно пера Рабле или кисти Брейгеля: столы, ломящиеся от яств и кувшинов, не без умысла окруженные пузатыми приглашенными, неодолимо притягивали к себе вояк с той стороны Ламанша, спешивших предаться чревоугодию. Между тем некоторые гасконцы и другие пытались громко насмехаться над унизительной ситуацией, в которую поставила себя армия Эдуарда. Людовик XI — кого ласковыми уговорами, кого с помощью денег — заставил их замолчать. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы у вояк из Лондона сложилось впечатление, будто они потеряли лицо. Великолепное совмещение вакхической мизансцены с деликатной предусмотрительностью. Так закончились — и как блестяще! — более чем столетие длившиеся франко-английские войны. Они возобновятся значительно позднее, к концу XVII века. Богатство Франции, находившейся на подъеме, позволило и позволит за счет налогов выплачивать отступные англичанам, которые они называли «данью» (унизительной для Валуа, но какое это имело значение), обеспечивая таким образом десятилетия английского невмешательства. Но, по правде говоря, северные соседи и не заставляли себя упрашивать, когда речь зашла о том, чтобы, за исключением Кале, впервые замкнуться в блестящей островной изоляции. И Людовик XI интуитивно чувствовал, что англичане предпочитают воздерживаться от континентальных авантюр. В этой ситуации Людовик стал настойчиво заботиться об общем благе подданных королевства, которое трактовалось в соответствии с нормами, конечно обновленными, позднего томизма[45].