– А если он выздоровеет? – быстро спросила медсестра. – А она полюбит его, но сама навсегда останется ущербной? Что тогда?

– Не знаю, – согласилась с ней Калландра, – но если он не выздоровеет, то она как раз тот человек, который может спасти его от отчаяния, и, таким образом, она сама поверит в собственную ценность и благое предназначение. И как ужасно будет, если мы со своими страхами помешаем этому!

Эстер колебалась, разрываемая надвое этими противоречиями.

Ее подруга гораздо прозорливее взвешивала последствия, и в ее глазах не было нерешительности.

– Я истинно верю, что хуже сожалеть о том, что можно было сделать, но это не было сделано, чем о принятом решении, которое оказалось неудачным, – сказала она убежденно. – Вы, по крайней мере, согласны попробовать?

Мисс Лэттерли улыбнулась.

– А ваш третий довод? – вспомнила она.

– Вам нужно место, – бесхитростно заключила Калландра.

Да, это было верно. После разорения и смерти отца у Эстер не осталось собственных средств. Не желая зависеть от брата, она, следовательно, должна была сама содержать себя, используя способности, отпущенные ей природой. Нельзя сказать, что женщину очень расстраивала такая необходимость. Работа давала ей независимость и делала ее жизнь более интересной, а она высоко ценила и то и другое. Конечно, стесненность в средствах была ей меньше по вкусу, но ведь так живет большинство людей…

– Буду очень рада сделать все, что в моих силах, – искренно ответила Эстер, – если барон и баронесса Олленхайм согласятся меня взять на работу.

– А я уже об этом позаботилась, – ответила решительная Каллендра. – И чем скорее вы займете это место, тем лучше.

Мисс Лэттерли встала.

– О, – прибавила ее гостья, сверкая глазами. – Между прочим, Оливер Рэтбоун принял к защите дело графини фон Рюстов.

– Что?! – отпрянула медсестра и застыла на месте. – Извините, что вы сказали?

Калландра повторила.

Мисс Лэттерли круто повернулась и пристально взглянула на нее.

– Тогда, значит, это дело важнее, чем может показаться на первый взгляд. И надо молиться за его успех, – сказала она.

– А Уильям, по просьбе Оливера, расследует это дело. Поэтому я обо всем и узнала, – прибавила леди Дэвьет.

– Понимаю. – На самом деле Эстер совсем ничего не понимала. – Так, значит, если вы уверены, что барон и баронесса Олленхайм меня ждут, я должна собрать саквояж и явиться к ним, – сменила она тему.

– Буду рада вас подвезти, – великодушно предложила ее приятельница. – Их дом находится на Хилл-стрит, около Беркли-сквер.

– Спасибо.

* * *

Калландра хорошо подготовила почву, и барон с баронессой с радостью приняли профессиональную помощь Эстер. Бремя забот о сыне было тяжелым для родительской любви. Они глубоко страдали. Баронесса Дагмара произвела на мисс Лэттерли впечатление женщины, которая во времена менее напряженные, когда ее не давили горе и тревоги, была, очевидно, прекрасна собой. Но сейчас она побледнела от усталости, от бессонных ночей у нее под глазами залегли тени, и она не имела ни времени, ни желания одеваться наряднее.

Барона Бернда тоже глубоко мучила тревога, но он ценой больших усилий старался скрывать ее, как подобает мужчине и аристократу. Тем не менее он был в высшей степени любезен с Эстер и не скрыл своего облегчения при виде нее.

Сам Роберт Олленхайм был молодым человеком, возможно, лет двадцати, с приятным лицом и густыми светло-каштановыми волосами, прядь которых падала ему на лоб слева. В нормальном, здоровом состоянии он, наверное, показался бы медсестре красавцем. Даже сейчас, измотанный недавней лихорадкой, лежащий в постели, слабый и все еще страдающий от болей, Роберт все же нашел в себе силы любезно приветствовать Эстер, когда она представилась как его новая сиделка. Наверное, он сознавал всю серьезность своего состояния и не раз опасался навсегда остаться инвалидом, хотя никто об этом даже не заикался.

В том, что касалось физической стороны, Лэттерли считала свой уход за ним нетяжелым. Его надо было кормить, создавать ему самые удобные условия, стараться облегчить боли и устранять дискомфорт. Было необходимо следить, чтобы он часто пил бульон и укрепляющий чай, и постепенно увеличивать порции его еды. Доктор приходил регулярно, и сиделке не надо было принимать ответственные решения. Проблема заключалась в душевном состоянии пациента и его родных: всех мучила тягостная мысль, насколько полным будет его выздоровление. Никто не упоминал о параличе, но дни шли, а ноги молодого человека были по-прежнему бесчувственны, нижняя часть его тела не обретала способности двигаться, и поэтому страхи всё возрастали…

Эстер не забывала о чрезвычайно необычном деле, которым сейчас занимались Монк и Рэтбоун. Раз или два она слышала, как его обсуждают Бернд и Дагмара, не зная о ее присутствии.

– А что, смерть принца Фридриха принесет большие политические перемены? – спросила мисс Лэттерли как бы между прочим спустя неделю после приезда. Они с Дагмарой в этот момент убирали в комод чистое белье, принесенное прачкой. С тех самых пор, как Эстер познакомилась с Монком и узнала об убийстве Джослина Грея[5], у нее стало в обычае расспрашивать знакомых о делах, которые он вел, чтобы помочь ему возможными нужными сведениями.

– Да, наверное, – ответила баронесса Олленхайм, внимательно разглядывая угол наволочки. – Сейчас много толкуют о возможности воссоединения германских княжеств под одной короной, что, естественно, означает исчезновение нашей независимости. Прусский король очень к этому стремится, а, как известно, Пруссия очень воинственна. А добыча у нее будет большая: Бавария, Ганновер, Гольштейн, Вестфалия, Вюртемберг, Саксония, Силезия, Померания и Люксембург, не говоря уже о Нассау, тюрингских землях, Гессен-Касселе и, главное, Бранденбурге. И хотя Берлин ужасно скучный город, он очень хорошо расположен, чтобы стать нашей общей столицей.

– Вы хотите сказать, что все немецкие княжества могут объединиться в одно государство? – спросила Эстер, никогда прежде об этом не задумывавшаяся.

– Да, об этом сейчас много говорят, хотя не знаю, может ли это когда-нибудь случиться.

Дагмара взяла в руки другую наволочку.

– Вот эта прохудилась. Палец можно просунуть в дырку; ей конец, если не починить… Некоторые из нас стоят за объединение, другие – против. Герцог уже очень дряхл и, возможно, больше года-двух не протянет. А потом герцогом станет Вальдо, а он сторонник объединения.

– А вы? – Возможно, этот вопрос был нескромным, но Эстер спросила, не подумав. Он так естественно вытекал из сказанного ее собеседницей… Та немного поколебалась, прежде чем ответить. Руки ее застыли на белье, а брови нахмурились.

– Не знаю, – ответила она наконец. – Я не раз об этом думала. В таких вещах надо быть очень осмотрительными. Сначала я была непримиримо настроена против объединения, желая сохранения нашего суверенного естества. – Прямо взглянув на Эстер, баронесса закусила губу, словно опасалась рассмеяться при воспоминании о такой глупости. – Наверное, с вашей, английской точки зрения, это неумно, тем более что ваша страна – сердце величайшей империи в мире, но для меня это многое значило.