компания окончена! В следующем году мы будем в Москве, а через год — в Петербурге. Русская война — это трехлетняя война.

Наполеоновские солдаты и офицеры в предвкушении веселого отдыха разбрелись по домам, и тут их поджидал неприятный сюрприз. В городе почти не осталось женщин! Старухи — и те были на пересчет. А между тем после стремительно марша Старой гвардии обозы с армейскими проститутками отстали на многие лье.

Гвардейцы впали в уныние, от безделья превращаясь в мародеров.

Спустя неделю, так и не дождавшись желанных обозов, Наполеон объявил за обедом, что собирается идти на Смоленск.

— Уж там — то непременно должны быть женщины.

— Мы найдем их, сир! — заверил Мюрат.

Остальные генералы и маршалы тоскливо уткнулись в свои тарелки. Для личных нужд им хватало походных жен. Да и сама эта странная война им изрядно наскучила.

— Русские заманивают нас вглубь страны, сир, — сказал гофмаршал Дюрок. — А там нас ждет верная гибель.

— Я не боюсь этих новых скифов, — отмахнулся Наполеон.

— Лошади падают тысячами от этой африканской жары, — пробурчал Коленкур.

Его поддержал генеральный комиссар по снабжению Дарю:

— У нас перебои с кормами; не хватает гвоздей для подков.

— За женщинами я готов мчаться хоть на необъезженном мустанге! — хвастливо заявил Мюрат.

— А они летят от нас со скоростью пули! — заметил граф Сегюр.

— Какая чепуха! — вскипел Наполеон. — А вы думали, они будут бросаться к вам в седла, задрав юбки? Пусть они бегут от вас хоть на край света. Так догоните их! Разбейте русскую армию, и их женщины станут вашими… Нет, вы, видно, мечтаете о своих любовницах и женах, оставленных в Париже! Коленкуру не терпится обвенчаться с Гиеной де Козлини…

— Адриенной де Канизи, — обиделся Коленкур.

— Да хоть с парижской богоматерью! Что происходит, господа? Где ваш боевой задор? Где интендант — сутенер? Где его обозы со шлюхами? Мало того, что ему самому не нужны женщины, так он решил оставить всю армию на голодном пайке!

Неожиданно подал голос дежурный генерал Рапп:

— Сир, я предлагаю вообще снять армию с любовного довольствия.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Наполеон.

— Вместо того, чтобы стремиться овладеть женщинами противника, гвардейцы расслабляются в объятиях обозных проституток. Недаром, когда обозы задержались, наше наступление сразу обрело быстроту и напор.

— По — вашему, мы так скоро добрались до Витебска потому, что шлюхи от нас отстали? А не они отстали потому, что мы стремительно двигались вперед?

— Именно так, сир.

Наполеон задумчиво погладил бока.

— Пожалуй, вы правы, Жан.

— Клевета! — возмутился Мюрат. — Чем труднее женщину завоевать, тем она желаннее. Никакая шлюха не сравнится с подругой неприятеля. Это вам скажет любой солдат.

— Вы правы, Иоахим.

— Но они не могут быть правы одновременно, сир! — не сдержался Бертье.

— И вы правы, Луи… Нам любой ценой нужно настичь Багратиона и Барклая, и потому с сегодняшнего дня проституток до авангарда не допускать! Кроме того, я повелеваю разжаловать интендант — сутенера в чистильщики сапог, а на его место поставить самую старшую и опытную из шлюх.

— Мадам Сисико! — тотчас подсказал Рапп.

Наполеон с интересом взглянул на него.

— Вам виднее, Жан. Я смотрю, вы предпочитаете опыт молодости?

— Да, сир. Одна ночь с мадам Сисико стоит ста лет одиночества.

Наполеон сразу вспомнил о незабвенной Жозефине, которая была старше его на несколько лет, и на душе его потеплело.

— Мы докажем русским женщинам, что в мире нет лучшего любовника, чем француз! — громогласно объявил он, подняв бокал с шамбертеном. — Вперед и только вперед, господа! Я верю в вас и свою звезду. Багратион никогда не увидится с Барклаем!

Глава 24. Две большие буки

Император Наполеон со своим самоуверенным предсказанием, что Барклай и Багратион никогда больше не увидятся, 24 июля сел в лужу. Оба полководца, «две большие буки», как их прозвали в войсках, встретились в Смоленске.

Этой встречи ждали с огромным нетерпением — и в армии, и в народе. Вся Россия знала о письмах Багратиона, в которых он в хвост и гриву поносил «немецкого предателя» Барклая.

Армейский люд, устав пятиться от наседавших полчищ Наполеона, мечтал наконец услышать приказ о наступлении. В народе же всерьез гадали, зарежет ли Багратион Барклая, как обещал, персидским кинжалом или ограничится тем, что пару раз «съездит в Мордасовку».

И вот пробил долгожданный час.

Петр Иванович Багратион в окружении большой свиты ехал в коляске к дому военного губернатора, где остановился Барклай. Чуть позади, с похоронной торжественностью следовал пышный конвой из ахтырских гусар и литовских улан.

Барклай де Толли, в полной парадной форме, с тремя звездами на груди, при генеральской шляпе с черным султаном, с зеленым лицом, стоял на крыльце, покорно ожидая своей участи.

— Краше в гроб кладут, — шепталась, глядя на него, министерская свита. — Господи, пронеси и помилуй…

Вздыбилась пыль. Кони встали.

Дрожащий от возбуждения Багратион выпрыгнул из коляски и бросился к крыльцу. Его черные глаза горели лихорадочным огнем. Горбатый нос напоминал клюв хищной птицы.

Казалось, еще мгновение — и от Барклая полетят пух и перья.

Но, уже ступив одной ногой на лестницу, Багратион вдруг увидел лицо своего недруга. Разгоряченного князя словно окатило ключевой водой.

— Что с вами, ваша свэтласть? — с легкой иронией произнес Багратион, пожимая ледяную ладонь Барклая. — У вас лицо утопленника. Вы забалэли, да?

— Нет, — чопорно поджав губы, ответил Барклай. — Я всегда такой. Во мне течет холодная шотландская кровь.

— Вай — вай! А я всегда палагал, что вы нэмец.

— Все почему — то так думать. Черт подери мой немецкий акцент!

Багратион вдруг вспомнил о чем — то важном.

— Скажитэ, — он простодушно подцепил Барклая за звезду, — а правда, что шатландцы носят юбки в клэтачку?

— Да, это так, — важно отвечал министр. — Это есть национальный костюм для особо торжественных случаев.

— Пачему же вы встречаетэ меня в штанах?

— Я служу России, князь. И иметь уважать русские обычаи. Хотите, я угостить вас шотландским виски?

— Канэчна, дарагой! — взмахнул руками Багратион. — Шашлык будем жарить, да? Дэвушек пазавем? Вино есть, нужен баран толька!

— Толька — не баран, — попятился от него Барклай. — Меня зовут де Толли. Зачем вы так на меня смотреть? Мой мясо есть очень жесткий — одни кости.

— О чем разгавор, дарагой! Нэт барана — свинью зажарим, да? Все равно пальчики оближешь. Вах!

— Для пальцев есть салфетка, князь, — заметил шотландец, сухо улыбнувшись.

Мирно переговариваясь и улыбаясь друг другу, они прошли в дом. Сопровождавшие их лица вздохнули с облегчением.

Начался обед, плавно перетекший в шумную пьянку во здравие встретившихся