над пехотой и жеребцов над кобылами, — краска на лице его новой знакомой сделалась постоянной.

— Что вы смотрите на меня, как на племенную лошадь? — с вызовом сказала девушка, перехватив его чересчур откровенный взгляд.

— Помилуйте, сударыня, я всего лишь прикидываю, хорошо ли вам будет держаться в седле.

— А что?

— Извольте-с, объясню. — Взяв ее под руку, Ржевский пошел с ней вдоль строя дворовых девушек. — У простых девиц кость широкая и мясца в нужных местах вдоволь. Убедитесь сами. — Он завел ее к ним в тыл. — Разве не так?

— Так, — растерянно произнесла Агнеса.

— А у благовоспитанных дам седалище обычно узковато для гусарских дел!

Она с возмущением выдернула руку.

— Каких еще гусарских дел? Что за странные намеки вы себе позволяете, господин поручик?

— Под гусарскими делами я подразумеваю всего лишь скачку на лошади и прочие кавалерийские приемы.

— И к какому выводу вы пришли?

— Задок-с у вас, что надо, сударыня! — сказал поручик, раскрыв в широкой улыбке рот.

И тут же получил пощечину. Девушки захихикали.

— Я же имел в виду: с точки зрения военной науки, — рассердился Ржевский. — За что вы дали мне оплеушину?

— Нельзя было не дать, — отвечала молодая дворянка. — Мое воспитание не позволяет оставлять безнаказанными подобные пассажи от мужчин.

— Я прежде всего ваш командир, сударыня. А какой я мужчина, надеюсь, вы еще узнаете.

Она опять ударила его по щеке.

— Три тысячи чертей! — воскликнул Ржевский. — Как ножом по сердцу!

— Простите, господин поручик, я не могла сдержаться. Меня так воспитали.

— Что ж вы всё по одной щеке — то лупите? Били б попеременно.

— Расскажите еще чего — нибудь про гусарские дела. Как я понимаю, у меня в запасе две пощечины.

— Нет уж, лучше в другой раз.

Вечером Давыдов спросил у Ржевского наедине:

— Ну как, братец, тебе Агнеса Харитоновна?

— Целка!

— Уже проверил?!

— Ежели б я проверил, она бы таковой уже не была.

— Тогда откуда знаешь?

— У меня на целок нюх. Поверишь ли, влюблен без памяти!

— Ты что, шельмец, задумал?

— Как что? Будем ломать!

— Поручик Ржевский! — рявкнул Давыдов.

— А?

— Отставить кобеляж! Мы же договорились.

— Но уж больно хороша. Аж штаны трещат!

— Заплату пришей!

— Мозоль натрет.

— Тогда используй старинную хитрость.

— Это какую же?

— А такую. Едва тебе захочется женщину, сразу думай о дохлых кошках. Непременно должно полегчать!

Глава 20. Обыкновенная история

Был ясный, теплый день.

Во время короткого отдыха от маршевых маневров поручик Ржевский и Агнеса Харитоновна пошли прогуляться по лесу.

Чем дальше они углублялись в сосновый бор, тем сильнее и тревожнее билось сердце гусара.

«Она совсем не похожа на дохлую кошку», — думал Ржевский, бросая пламенные взгляды на свою спутницу, сменившую ради прогулки военный мундир на дамское платье.

Руки сами тянулись пощупать эти нежные шелка. От декольте молодой дворянки у поручика стучало в висках.

Он держался из последних сил, стараясь вести светскую беседу.

— Не так — то просто отличить хороший гриб от поганки, — говорил поручик, отчаянно шаря глазами то по траве, то по платью своей спутницы. — Хорошо, если попадется лисичка. А порой сорвешь и думаешь: «Свинушка», а как ножку покрепче пальцами сожмешь… сожмешь… ножку пальцами…

Перешагивая через ручей, Агнеса Харитоновна на какой — то миг подобрала платье, невольно показав ему свои лодыжки, и у Ржевского перехватило дыхание.

— Черт побери, какие ножки! — не сдержался он. — Сколько по балам ездил, а таких не встречал.

Яркий румянец украсил щеки молодой дворянки.

— Наверно, вы бывали не на тех балах.

— О да, чтоб мне провалиться! — Он попытался ее обнять. — Я люблю вас! Позвольте локоть.

— Нет, нет, нет, — изящно уклонялась она. — И не надейтесь.

— Ну что вы, право, как дохлая кошка!

— Поручик, как вам не стыдно обзываться?! Так я вас тем более никогда не полюблю.

— Черт! чем заслужить? — Ржевский бешено огляделся. — Видите вон ту сосну?

Агнеса Харитоновна запрокинула голову. Сосна была столь высока, что, казалось, подпирала небосвод.

— Вижу.

— Я готов сейчас залезть на самую верхушку!

— Зачем?

— Во имя возвышенных чувств-с. А после спрыгну вниз!

— Вы разобьетесь! — испугалась девушка.

— Вдребезги, сударыня! — Он решительно взялся за нижнюю ветвь. — Но мне и жизнь не дорога, если вы отказываетесь от моей любви-с…

— Неужели, вам мало моего расположения и дружбы?

— Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной, — подтянувшись, Ржевский с хрустом оседлал ветвь. — А если женщина и может стать другом мужчины, то сперва ей нужно сделаться его любовницей! Прощайте навсегда!

Он сделал попытку перелезть выше, но Агнеса Харитоновна схватила его за сапог.

— Не пущу!

— А я все равно полезу! Потому что я люблю вас, сударыня. Хоть по ногам, хоть по рукам вяжите — люблю, вот и весь сказ!

— Прекратите немедленно, а то я… я… заплачу!

— Этого только не хватало!

Ржевский поежился. Женские слезы для него были все равно, что ушат холодной воды на голову.

— Ладно, уговорили, — проворчал он, спрыгнув на землю. — Вы, верно, вообще мужчин не любите.

— Нет, почему же. — Она ласково тронула его за руку. — Только французов.

— Они спалили вашу усадьбу?

— Нет.

— Убили кого — то из родных?

— Нет, нет.

Ржевский хлопнул себя по лбу:

— А не было ли у вас, часом, неудачного романа с французом?

Девушка закусила ноготь большого пальца. И вдруг негромко вскрикнула.

— Ну вот, заусенец откусила, — с наивной доверчивостью пожаловалась она, показав ему капельку крови, выступившую у ногтя.

— Позвольте пальчик, — не растерялся Ржевский. — Почту за честь зализывать ваши раны.

Поколебавшись немного, она протянула руку. И пока он целовал ей палец, повела рассказ:

— К чему скрывать, поручик, с двенадцати лет меня воспитывала французская гувернантка.

— Молоденькая?

— Да.

— Вам повезло.

— Ах, что вы! Она учила меня разным наукам. Но более всего ей хотелось научить меня науке разврата, о чем я, несмышленое дитя, конечно, и не подозревала. Представьте, поручик, поэзию мы изучали по бесстыдным стихам Парни, а живопись — по непристойным гравюрам к сонетам Пьетро Аретино. Вы читали Аретино?

— Увы, поэзию я никогда не жаловал. Разве что Баркова.

— Даже не слышала о таком.

— Ну как же, у него отменный стиль.

— Поручик, у меня болит только один палец! Зачем вы вылизываете остальные?

— Впрок, сударыня. Рассказывайте дальше, не отвлекайтесь по пустякам.

— Представьте, анатомию я проходила по романам маркиза де Сада. Вся история человечества в устах моей гувернантки представала бесконечными Содомом и Гоморрой. А в древнегреческой мифологии все вертелось вокруг вопросов, с кем спал Зевс и прочие богини Олимпа… Поручик, пустите руку!

— Продолжайте, душечка. Я с наслаждением внимаю звукам вашего божественного