В покоях, где вот уже час суетились искусницы, мастеря наряд для моего парадного выхода, всё стихло. Дитя недовольно нахмурилось. Пусть своё церемониальное облачение оно сменило на лёгкий расшитый халат, а его волосы в беспорядке рассыпались по плечам, едва заметная складочка между бровями превратила его из беспечного ребёнка в сурового правителя.

— Ты больше не пленник, конечно, но и не гость, который может входить, куда ему вздумается, и что-то требовать. Тем более, оружие. В этом доме его носят только мои гвардейцы.

— Раз так, одолжи свою подружку и отдай ей мои мечи. — Он посмотрел на одну из Жемчужин, что стояла в тени, за спиной своего господина. — На них стоят печати, никто кроме меня их из ножен всё равно не достанет.

— Тебе так хочется с кем-то подраться или просто не хватает женского внимания? В любом случае, сходи за этим в очередной бордель.

— На самом деле, он беспокоился, что безоружной осталась я. — Я вышла вперёд. Не знаю, почему слова о борделе, заставили меня так быстро отреагировать. — В конце концов, Старцу нужно просто развязать руки, чтобы он почувствовал себя всемогущим, что великодушное Дитя уже сделало.

Хотя едва ли он чувствовал себя всемогущим, при том, что на этот раз я предстала перед ним не обнажённой, совсем наоборот — меня облачили в доспехи. В пародию на них, если честно. Тонкий, как бумага, нагрудник — ювелирная работа. Дитя мудро рассудило, что традиционный женский наряд не подойдёт для той цели, которую преследуют его министры. Я должна выглядеть в первую очередь воинственно, а потом уже красиво, но ничего у него не вышло. Не с такими умелицами в подчинении, в смысле: они всё равно превратили доспехи в превосходное платье. Ещё более тяжелое, чем сегодняшнее, но меня успокоили: я поеду верхом. Что же касается оружия…

— После того, что ты сегодня выяснил, ты решил поскорее вернуть мне мой собственный «меч»? — спросила я.

— А тебе захотелось облечься в броню, — заметил Старец, и в этом была логика: после насилия Дева если и захочет себя чем-то украшать, то только латами, о существовании которых раньше даже не подозревала. Чтобы кто-то носил на себе металл, как вторую кожу? До такого могли додуматься лишь мужчины.

— Понимаю, ты меня привык наблюдать в ином виде.

— Твои техники охраняют тебя лучше любой брони.

— Мои техники, ну да.

Смирившись с тем, что Старец останется здесь, пока ему не надоест, Дитя хлопнуло в ладоши, приказывая выйти всем остальным. Даже Жемчужине. Как бы сильно он ни доверял этим женщинам, и как бы предано они ему ни служили, дальнейший разговор должен был остаться только между нами тремя. Не только разговор, я надеялась… Вот когда мой голос обретёт утраченную силу, тогда уже можно и поболтать.

— Мы могли бы отложить это до завтра, — ответил император, не поддерживая мой энтузиазм. — Это большой риск, мы не уверены даже в своих силах, а в твоих — ещё меньше. Пусть сегодня не полнолуние, но ещё одна ночь необходима тебе, чтобы окрепнуть.

— Окрепнуть сильнее, чем после снятия чертовой печати, она не сможет, даже если спляшет на луне голышом, — проворчал Старец, выглядя почему-то куда более мотивированным отделаться от клейма, чем я. Ему так не терпелось оправдать себя? В смысле, вернись ко мне память, и на фоне Калеки он будет казаться образцовым отшельником.

— Попридержи свои фантазии, — попросило Дитя, недовольно морщась.

— А разве не так обычно делают Девы, чтобы как следует окрепнуть? — Он посмотрел на меня. — Или вам достаточно просто друг друга поласкать? Тогда ты точно отлично взбодрилась.

Он всё ещё не мог забыть тот инцидент с кровоточащей служанкой, будто подслушанные сплетни стали для него апогеем сегодняшнего безумного дня. Этот мужчина был таким неожиданно чувствительным, вопреки твёрдому телу и колючести на подбородке. А может, он просто не такой уж твёрдый и колючий? Я поймала себя на мысли, что хочу это проверить…

— Ты прав. Я бодра как никогда, недаром проспала десять лет, так что можешь приступать.

Я застыла в ожидании. Он тоже. Мы молча требовали друг от друга чего-то, пока Старец не заговорил первым:

— Это шутка?

— Ритуал может убить меня, так что я не в настроении шутить. А ты чего медлишь?

— Жду, когда ты разденешься.

— Раз ты такой впечатлительный, я решила этого не делать. Так тебе будет проще сосредоточиться, да и, как выяснилось, печать всё равно скрытая. Ещё одна броня над клеткой рёбер вряд ли сделает погоду.

— Так эти доспехи не от Датэ, а от меня?

Как если бы его помощь пугала меня сильнее, чем реальная угроза со стороны предводителя Калек. Если учесть, чем эта первая могла закончиться?

Ладно.

— Ты же сам обвинял меня в непристойном поведении, вот я и попыталась тебе угодить. Можешь поставить на него одну из своих печатей, и тогда никто кроме тебя его не снимет. Так ты будешь уверен в том, что я веду себя исключительно прилично, — улыбнулась я, пусть даже только что сказала, что не настроена шутить. Но увидеть, как он снова отворачивается, дорогого стоило. Старец так и не встал на колени, но зато регулярно отводил взгляд, что почти одно и то же. В понимании Девы он сдавался, хотя выглядел таким непреклонным.

— Я подумаю над этим, — проговорил он, — после того, как его сниму.

— Не наглей, — бросило Дитя, но я пожала плечами.

— Раз это необходимо…

— Я должен касаться твоей кожи.

Как если бы речь шла не о формальности, а именно о нужде.

— А что будет потом?

Он ответил не сразу. Очевидно, не будь здесь свидетеля, я бы услышала нечто противоположное тому, что мужчина в итоге сказал.

— Это похоже на чтение вслепую зашифрованного текста, но если я разгадаю структуру, то смогу снять печать. Это может занять всю ночь, а может весь день.

— А заявился ты сюда так, будто пять минут, — пробормотало Дитя.

— Если бы не было сложностей, ты бы тут и не понадобился.

— Забыл, где мы? У меня дома. Надобность во мне здесь никогда не оспаривалась. И не будет впредь, если только я не решу саботировать свои обязанности целый день.

Я покачала головой. Дело даже не в уважении к его титулу, никто из нас просто не выдержит подобного.

— До рассвета, — предложила я, и он согласно кивнул.

— Ну, тогда у нас не так уж много времени, — заметил Старец, засучивая