– Давай сюда девчонку, – заявил малхаи, – и я верну труп.

Кейт повернулась к монстру здоровым ухом, но притворилась, будто ничего не расслышала. Она подошла к столу, встала спиной к толпе и задумалась. Ее пальцы ощупывали оружие. Кейт представила себе плоскую грудную кость малхаи. Она хорошо выучила урок. Двоечник попытался бы проткнуть костяной щит, пронзить его пулей или клинком.

– Давай, крошка Катерина, – фыркнул малхаи, и Кейт пробрала дрожь: она вспомнила реплику Слоана.

«Ты всегда будешь нашей малышкой Катериной».

Пальцы ее сомкнулись на железном ломике-гвоздодере. Он требует больше силы, чем клинок, зато теперь у нее будет преимущество в расстоянии. Кейт взяла гвоздодер и протащила ломик по столу, по пути проскрежетав металлом о металл, как сделал бы сам Харкер.

Еще она прихватила нож – после чего направилась к монстру.

В ее четвертой школе, Пеннингтоне, не терпели драк ни в каких проявлениях, но в остальных местах с разборками было попроще. В Фишере Кейт занималась карате, в Лейтоне – кендо, в Дэллоувэе – фехтованием, в Вайлд-Приоре – кикбоксингом. В Академии святой Агнессы ничего такого не было: воспитанницы уделяли массу времени успокоению разума и молитвам.

Это научило Кейт концентрироваться и не отвлекаться на мелочи.

Кейт покрутила ломик в руке. В подвале воцарилась тишина.

– Эй, малявка! – окликнул ее малхаи. – Покажи мне горлышко…

Кейт воткнула рукоять ножа монстру в челюсть и вогнала ломик ему под ребра. Раздался хлюпающий звук и отвратительный скрип. Малхаи содрогнулся, изо рта его на рубашку Кейт плеснуло черной кровью, и он рухнул на постамент. Кейт позволила ему упасть навзничь. Мертвые глазища твари уставились на нее. Кейт выдернула ломик из трупа и отнесла оружие обратно, оставляя за собой кровавый след.

Она встретилась взглядом с отцом. И опять улыбнулась.

– Спасибо, – произнесла она. – Мне это было нужно.

Отец выгнул бровь, и Кейт показалось, что в его глазах что-то затеплилось. Может, понимание или даже уважение.

– Может, подобрать еще одного? – предложил ей Харкер.

Кейт погрузилась в размышления.

Помещение было заполнено безмолвными монстрами. Тени свивались и скручивались, как змеиные кольца.

– Не стоит, – проговорила Кейт, – мне много задали на дом.

Затем она развернулась и решительной походкой двинулась прочь.

Когда стальные двери лифта сомкнулись, Кейт заметила свое отражение. Она по-прежнему была в школьной форме. Ее лицо, руки и грудь усеивали брызги темной крови. Кейт перехватила холодный взгляд своих голубых глаз и смотрела в них, пока лифт летел вверх – в пентхаус.

Слоан куда-то запропастился. Кейт, пошатываясь, пересекла пустой лофт, вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Когда она включила радио и прибавила громкость, пальцы ей не повиновались.

К счастью, вскоре звук поглотил все вокруг – и от него завибрировали стены. Лишь тогда Кейт тяжело осела на пол, жадно хватая воздух ртом.

У нее получилось.

Впервые Август убил человека случайно.

Он появился – родился, возник – в той школе с черными пластиковыми пакетами для трупов и обеспокоенной женщиной, которая пыталась заслонить от него эту картину, пока кутала его в свою кофту и вела к машине. Автомобиль привез его в здание, откуда других детей разбирали родственники. Но у Августа не было семьи, и он знал со странной глубочайшей уверенностью, что ему не следует здесь находиться.

Ему удалось улизнуть через черный ход в переулок.

А затем он услышал музыку, первую прекрасную вещь в этом уродливом мире, как сказала бы Ильза. Мелодия была слабой и зыбкой, но достаточно громкой, чтобы следовать за ней, и вскоре Август отыскал ее источник: усталого мужчину, который сидел на деревянном ящике, закутавшись в старое одеяло. Он возился с инструментом, и Август шагнул к нему, зачарованно глядя на тень мужчины. Она вольготно раскинулась на стене и шевелилась, даже когда ее хозяин не двигался.

Она оказалась многорука и зубаста.

Внезапно мужчина выставил инструмент на свет.

– И кого же угораздило выбросить скрипку? – пробормотал он.

В том здании, куда свозили детей, Августу дали упаковку печенья и пакет сока. Еда была для него совершенно безвкусной, поэтому он спрятал ее в карман кофты той женщины. Август достал печенье и сок и предложил все незнакомцу. Угощение понравилось мужчине: он жадно его проглотил и уставился в небо.

Август тоже посмотрел вверх. Наступали сумерки.

– Шел бы ты лучше домой, – буркнул мужчина. – В Южном городе небезопасно по ночам.

– У меня нет дома, – ответил Август.

– И у меня тоже, – пожаловался мужчина, выронив скрипку. Та упала с ужасным звуком, но не разбилась. – Я поступил дурно, – прошептал он, и тень судорожно задергалась. – Очень дурно.

Август присел, чтобы поднять инструмент.

– Все будет хорошо, – прошептал он, и его пальцы сомкнулись на деревянном грифе.

Он не помнил, что случилось дальше. Или, точнее, помнил, но не как череду событий, а как вереницу фотоснимков и пропуски между ними. Вот он держит скрипку, проводит большим пальцем по струнам. Свет. Тьма. Музыка. Умиротворение. И мертвое тело.

Спустя некоторое время его нашел Лео.

Август сидел, скрестив ноги, на том же самом ящике и теребил струны, а труп лежал у его ног с разинутым ртом и выжженными глазами. Августу потребовалось немало времени, чтобы осознать крайне важную вещь, произошедшую в промежутках между светом и тьмой.

– Мистер Осингер! – произнес он, заходя в квартиру 3Б.

Кейс скрипки зацепился за шаткую стопку бумаг, и те рассыпались. Альберт Осингер отчаянно пытался забраться по узкой лесенке наверх, но хлам на ступенях мешал ему набрать скорость. Август не стал утруждать себя погоней. Он открыл футляр и извлек оттуда скрипку с отработанной непринужденностью.

Положив ее на плечо, Август уперся в гладкое дерево подбородком. Его пальцы послушно легли на струны.

Он вздохнул, поднес смычок к скрипке и извлек первую ноту.

Стоило Августу начать играть, ему тотчас полегчало. Головная боль ослабела, жар улетучился, напряжение покинуло мышцы и звуки выстрелов, превратившиеся в непрестанный шум помех, прекратились. Мелодия сорвалась со струн и закружилась по комнате. Музыка была негромкой, но Август знал, что она настигнет свою жертву.

Август услышал шаги Осингера: мужчина уже спускался с лестницы.

Август продолжал играть. Осингер приближался к Августу размеренной поступью. Музыка притягивала его.