Ее квартира оказалась в соседнем подъезде.

— Я вас хочу пригласить, Саша, выпить со мной за мое чудесное спасение, которым я обязана исключительно вам.

Когда вас так искренне приглашает молоденькая и красивая девушка, попробуйте-ка отказаться!

В Марининой квартире царил хаос. Но она за него не извинялась, что обычно делают женщины даже в менее необходимых случаях, сдувая несуществующую пылинку в идеально прибранной квартире. Всюду стояли нераспакованные коробки, флаконы и баночки с косметикой находились в самых невероятных местах: на полу в прихожей, на телевизоре и даже на платяном шкафу гигантских размеров. Столь же гигантский несложенный диван был прикрыт пушистым клетчатым пледом.

— Садитесь, Саша, сейчас принесу чего-нибудь вкусного.

Я, повыбирав между коробкой и диваном, сел все же на диван.

На красном пластмассовом столике с колесиками Марина прикатила натюрморт из ассортимента ближайшего супермаркета на бывшем рынке. Я туда ради интереса заходил как-то и даже купил коробочку французского сыра. Но цены, указанные в долларах на обертках, когда их переводят в рубли, выглядят слишком большими, хотя не очень отличаются от цен в обычных магазинах.

На столике было ассорти из орехов, прозрачно нарезанные ветчина и колбаса, микроскопическая баночка с еще более микроскопическими огурцами, печенье с тмином и еще какое-то. Хлеб, однако, был самый что ни на есть отечественный — черный и немного черствый. Довершала картину литровая, чуть початая бутылка лимонного «Абсолюта» и два красивых граненых стакана, совсем не таких, как во времена моей юности.

— За неожиданное знакомство, — подняла стакан Марина и состроила мне глазки.

Потом она вставила кассету в огромный двухкассетник, стоявший на подоконнике.

— Это мой любимый Элтон Джон. Я тоже помнил эту музыку, когда она была у меня записана на больших бобинах первого в моей жизни магнитофона.

Мы потихоньку надирались. Оказалось, что Марина тоже не прочь выпить, тем более такого божественного напитка. Водка шла так легко и так тепло разливалась по жилам, что уже после третьего тоста мы с Мариной чувствовали, будто знакомы как минимум сто лет.

Я узнал, что она учится на филфаке, на романо-германском отделении, на четвертом курсе. Что она натура очень влюбчивая и что, как ей кажется, она уже и в меня влюбилась. Похоже, что и я влюбился, причем второй раз за один день. Меня тоже потянуло на откровенность. Конечно, то, что я следователь по особо важным делам, не входит в категорию государственных тайн, но, будь я менее усталым и выпей чуть меньше, я бы скорее всего об этом болтать сразу не стал.

Правда, Марина не проявила никакой сверхзаинтересованности к моей нетривиальной профессии и не выпытывала никаких «тайн».

По-моему, ей просто хотелось, чтобы я ее поцеловал. Все уже было ясно. Я ее невысказанное желание выполнил, но события мы не торопили, выпили еще, еще и даже потанцевали немного.

Вернувшись на клетчатый диван, мы почувствовали, что нас уже несколько развезло, что одежда нам мешает и что вообще пора прилечь, чтобы не упасть на пол.

Марина отстранилась от меня, подошла к огромному шкафу, достала оттуда полотенце и погнала меня в ванную, где царил такой же беспорядок. Только в отличие от комнат здесь было не так много предметов, но все — в столь же неподходящих местах. В углу стоял набор для специй, а рядом — сумка с какими-то обувными коробками. На табурете, свернувшись, как клубок ядовитых змей, притаились полосатые кухонные полотенца... Войдя в комнату, я обнаружил постель уже разобранной. Марина была в полосатом халате, надетом явно на голое тело. Призвав меня располагаться, она упорхнула в ванную.

Коснувшись головой подушки, я, грешным делом, чуть не заснул, но Марина вернулась достаточно быстро, и я не успел так опозориться...

Я проснулся среди ночи. Марина, как обманчиво невинное дитя, сладко спала, подложив обе ладошки под щеку. Моя голова от выпитой водки не только не болела, но была удивительно чиста и способна к размышлениям. Чем я и воспользовался, потому что спать больше не хотел: за окном было совсем светло, но вороньи крики, раздававшиеся поблизости, свидетельствовали о том, что еще очень рано.

Первым делом я вспомнил о Любе и почувствовал себя в некотором роде изменником, хотя, кроме взглядов, никакого другого повода она мне для этого не давала. Потом я вспомнил рассказ Ломанова о его изысканиях в библиотеках. Материалов оказалось много. Ломанов готовил мне выжимки из разных источников. Уже не существовало ни Любы, ни даже Марины — я думал о Кларке.

Согласно нарытым Ломановым материалам, начинала складываться картина жизни и судьбы таинственно погибшего американского миллионера. Норман Кларк родился в местечке Блу-Бей под Чикаго, на берегу озера Мичиган. Это произошло в том году, когда в далекой России приключилась Октябрьская революция, которую на протяжении десятилетий русские называли «Великой».

Сведения о его детстве, содержащиеся в «Парадоксах Кларка» Роальда Линча и рассыпанные по множеству иных изданий, как нельзя лучше соответствуют классическим американским легендам о парне из обычной небогатой семьи, который разбогател и стал потрясающе важной птицей исключительно благодаря своим необыкновенным талантам. Таланты эти на самом деле были самого обычного свойства: напористость, трудолюбие, стремление к победе, обостренное честолюбие. Плюс немного везения. Правда, биограф постоянно подчеркивает, что на фоне детства «обычных» миллионеров детство Кларка отличалось тем, что уже тогда проявились незаурядные и контрастные черты его характера.

Кстати, когда Роальд Линч описывает более поздние периоды жизни Кларка, он постоянно, словно заядлый коллекционер, цитирует свидетельства множества людей, в тех или иных обстоятельствах пересекавшихся с Кларком, как знавших его долгие годы - и в разные периоды, так и тех, для кого встреча с Кларком была лишь эпизодом.

Когда же биограф пишет о детстве, если не самыми достоверными, то, во всяком случае, интересными должны были бы оказаться воспоминания соучеников, учителей, товарищей по детским играм, первых возлюбленных в конце концов. Однако создается впечатление, что эти люди в жизни Кларка существовали, но то ли они все скопом и очень давно умерли, то ли Кларк настойчиво предложил биографу собственную версию своего детства и отрочества.

Отец Кларка был скромным коммивояжером по продаже швейных машинок фирмы «Зингер», мать — домохозяйкой. Семья жила в маленьком домике, который снимала. Отец был строг и начитан, потому и Норман с ранних лет приохотился к чтению.

Его любимым писателем был Марк Твен, а любимым героем, естественно, неугомонный Том. Маленький Норман больше всего на свете хотел походить на Тома Сойера, очевидно, именно этим объясняется его нарочитая проказливость в юные годы.

Однажды, пятилетний Норман увидел, как большие мальчишки ловко ныряют с самодельной вышки для прыжков в воду. Желая не отставать, он храбро забрался на самый верх и нырнул, даже не подумав о том, что не умеет плавать. Его едва откачали. Когда мать спросила его, зачем он это сделал, Норман ответил: «Должен же я был им всем доказать, что не боюсь».