Дошкольник помахивал рукой, успокаивая народ. Он явно собирался произнести речь, но не знал, как ее начать. Слова типа «ребя» или «пацаны» для такого случая не годились.

Когда класс немного затих, дошкольник простер ладонь свою к Менделееву и сказал:

— Товарищи!

Второклассники опешили.

Директор Губернаторов нахмурился. Дошкольник понял, что попал в глупое положение. Ему захотелось тут же провалиться на месте, но крепок был школьный пол, который перестилал плотник Меринов.

— Филька бежит на Северный полюс, — упавшим голосом продолжал дошкольник. — Чего ж ему в клетке сидеть?

Он снова растерянно замолчал, как будто ожидая аплодисментов, но не дождался их. Стало страшно. Но деваться было некуда, и дошкольник ринулся в бой.

— Он сбежал с фермы и теперь бежит на полюс, потому что он сам северный. На полюсе ему будет хорошо, хоть и холодно. У него там и дети народятся. Пускай он бежит на север, кому ж охота в клетке сидеть? А потом все песцы изберут его атаманом.

Дошкольник остановился. Хотелось чего-то добавить, но что именно добавить, он не знал. Второклассники почему-то не смеялись — то ли они задумались, то ли, стыдно сказать, немного оробели и решили не связываться с человеком, который городит про Северный полюс. Второклассники оглядывались на директоров.

— Это что еще такое? — изумленно сказал директор Губернаторов и взмахнул бровями.

Но тут директор Некрасов положил руку на плечо директору Губернаторову, успокаивая его. Директору Губернаторову такое потрепывание никак не понравилось. Не родился еще на земле человек, которому позволил бы директор Губернаторов трепать себя по плечу. Но директор Некрасов тоже был директор, и поэтому директор Губернаторов не стал скидывать с плеча его руку, но просто-напросто взял да и положил свою руку на плечо директору Некрасову. Потрепавши друг друга по плечам, директора успокоились, а потом директор Некрасов улыбнулся и пошел через весь класс прямо к дошкольнику Серпокрылову.

Директор Некрасов приближался и с каждым шагом улыбался все шире и веселей. Когда Серпокрылову улыбались, он тоже обычно не оставался в долгу. Лицо его, похожее все-таки на заварной чайничек, засияло, заискрилось ответной улыбкой.

— А ты откуда взялся, такой маленький? — ласково спросил директор Некрасов.

— Я, дяденька, тутошний, — ответил дошкольник, сияя.

Он улыбался так широко, что директор Некрасов сумел сосчитать все зубы, которые имелись у дошкольника в резерве.

— Семь штук, — сказал директор Некрасов. — Что ж это ты, парень, так обеззубел? Страшно небось к врачу-то ходить, зубы выдирать?

— А я, дяденька, к врачу не хожу, — ответил дошкольник, не оробевши ни на секунду. — Я свои зубы сам вынимаю.

— Хе-хе, — снисходительно сказал директор Некрасов и подмигнул вдруг всему классу. — А ну-ка вынь для меня зубок. На память.

В классе кое-кто слегка засмеялся.

— Ну что ж, — солидно ответил дошкольник, — это можно.

Тут он вдруг поглядел тоскливо на Менделеева, а потом щелкнул пальцами да и выхватил изо рта у себя зуб.

Класс ахнул, а директор Некрасов побледнел.

— Берите, берите, — успокаивал его дошкольник, — у меня новые отрастут.

Директор Некрасов засуетился, снял для чего-то пыжиковую шапку, снова нахлобучил ее и осторожно принял зуб из рук дошкольника.

— Грррыхм, — кашлянул он и сунул зуб в нагрудный карман, из которого торчала золоченая китайская авторучка.

— Нет-нет, — сказал дошкольник, — его надо бросить за печку и сказать:

Мышка, мышка!

На тебе зуб репяной,

А дай мне костяной.

— Ладно, ладно, — сказал директор Некрасов, приходя немного в себя. — Не учи ученого. Знаю что делаю. Ты скажи, парень, как тебя зовут?

— Леша.

— Так вот, Леша, откуда же это у тебя такие сведения? С чего ты взял, что Наполеон бежит на север?

— А куда же? — не растерялся дошкольник.

— Не знаю, не знаю, — сказал директор и недоверчиво покачал головой. — Но если он рвется на полюс, чего он тогда делает в деревне Ковылкино? Не знаешь? Не можешь ответить? А я знаю. Потому он и крутится возле деревни, что ему кушать хочется. А сам он себе пропитание добыть не может. Он родился в клетке и вырос в ней, и он просто не добежит до полюса, пропадет. Его разорвут собаки, или подстрелят охотники, или задавит машина, или просто он сам помрет от голода. Так что у Наполеона единственный выход — жить на ферме. А что зуб подарил — так за это спасибо.

Вот так все и кончилось, все разрешилось. Директор Некрасов поставил дошкольника на место да еще и зуб его унес в нагрудном кармане.

Откуда вообще-то взялся этот дошкольник? И что это он берется рассуждать за Наполеона? С чего взял он, что Наполеон рвется на Северный полюс? А зачем он тогда болтался в деревне Ковылкино? Ночь провел у Пальмы, топтался у магазина. Нет, не прав дошкольник, ни капли не прав.

— Долой дошкольника! — крикнул Коля Калинин, и все охотно засмеялись. Устали второклассники, и пора было кончать затянувшееся собрание.

Кончился последний день четверти. Гуляй, ребята, кончай рассуждать! А после праздников все пойдем на ферму, будем кормить песцов, воспитывать норок и серебристых лис!

— Пойдемте, товарищ директор! Пойдемте в баню! Пойдемте, мы вам покажем! — кричали второклассники, собирая портфели.

Развеселились ребята. Целый день держались они молодцами и теперь заслужили веселье. И Вера Меринова заслужила. Уж она-то сделала все по справедливости, честно тащила камень на вершину горы.

— Леш, — сказала она, подходя к дошкольнику, — а ты пойдешь на ферму?

— На ферму? — переспросил дошкольник, не слишком слушая Веру, а только лишь наблюдая за тем, как директора жмут друг другу руки. — Не знаю… Если меня возьмут…

— Вот и хорошо! — обрадовалась Вера. — Ты не сердись.

Вслед за директорами весь народ повалил на улицу. Все знали, где находится баня старика Карасева, и все хотели показать к ней дорогу.

Впереди, рядом с директорами, шагал Коля Калинин и шофер со зверофермы, который нес на вытянутых руках походную клетку. В самом конце отряда шагали Павел Сергеевич, Вера Меринова и дошкольник Серпокрылов.

— Эх, брат, — говорил дошкольнику Павел Сергеевич, — не всегда так получается, как хочется.

— Это верно, — солидно соглашался дошкольник.

— Взять, к примеру, меня, — продолжал Павел Сергеевич. — Всю жизнь мечтал быть художником, а не получилось.