Недопёсок - Юрий Коваль

Посвящается Белле Ахмадулиной

ЮРИЙ КОВАЛЬ

Говорят, что Юрий Коваль — писатель открытого сердца. Родился ли он с таким сердцем, или раскрыл его по ходу дела — неизвестно. Только для многих людей, которые повстречали и встретят его ещё, Юрий Коваль — это, конечно, подарок.

Чтобы понять, дорог ли нам писатель, или не очень, — надо представить, чтобы было, если б его не было. Много чего не было бы, в том числе — моих любимых книжек: «Пять похищенных монахов», «Пограничный пёс Алый», «Чистый Дор», «Листобой», «Кепка с карасями», «Самая лёгкая лодка в мире», «Приключения Васи Куролесова»… Покорный судьбе недопёсок весь недопёсий век с потухшим взором просидел бы в клетке. И ничего с ним не случилось бы. И напрасно близкие хриплые голоса — абсолютно неизвестно чьи — звали бы и кричали из-за угла: «Юра, Юра, про нас напиши!»

Плохо нам без него бы пришлось. И как всё-таки здорово, что на свете есть писатель Юрий Коваль!

…Когда-то Юрий Коваль работал учителем в сельской школе в деревне Емельянова. В пятом, шестом и седьмом классах вёл он русский, литературу, историю, географию, рисование и пение.

Многое в повести «Недопёсок» от тех емельяновских времён. Одна из лучших глав «Недопёска» — «На севере диком…» — это урок учителя Коваля.

Кто-то подумает: Юрий Коваль разбрасывается. Писатель, а пишет картины, делает скульптуры, обжигает эмали на кастрюльной фабрике.

Он бродит по лесам и болотам, сидит на Цыпиной горе, чья высота всегото двести метров, а видно оттуда, говорит Коваль, всю Россию, — и песню поёт про Ивана в сундуке.

Но вот как-то раз пришли к нему некоторые люди и сказали:

— Открываем выставку! Называется «Ни уму, ни сердцу». Есть ли у вас что-нибудь для нас?

Коваль искал-искал, всю мастерскую перерыл, нашёл старый чайник без носика. Понёс на выставку, но с дороги домой вернулся.

— Нет, — говорит, — мне этот чайник дороже всего на свете. Многое уму говорит. Я, может быть, разбрасываюсь, но всё же я очень любящий чайники без носиков человек.

А мы добавим, что не только чайники без носиков, но и очень любящий людей.

Я вам больше скажу. Если б так случилось, что инопланетяне прочитали Коваля, они бы прониклись симпатией к землянам.

Марина Москвина

Ранним утром второго ноября со зверофермы «Мшага» бежал недопесок Наполеон Третий.

Он бежал не один, а с товарищем — голубым песцом за номером сто шестнадцать.

Вообще-то за песцами следили строго, и Прасковьюшка, которая их кормила, всякий раз нарочно проверяла, крепкие ли на клетках крючки. Но в то утро случилась неприятность: директор зверофермы Некрасов лишил Прасковьюшку премии, которая ожидалась к празднику.

— Ты прошлый месяц получала, — сказал Некрасов. — А теперь пускай другие.

— Ах вот как! — ответила Прасковьюшка и задохнулась. У нее от гнева даже язык онемел. — Себе-то небось премию выдал, — закричала Прасковьюшка, — хоть и прошлый месяц получал! Так пропади ты пропадом раз и навсегда!

Директор Некрасов пропадом, однако, не пропал. Он ушел в кабинет и хлопнул дверью.

Рухнула премия. Вместе с нею рухнули предпраздничные планы. Душа Прасковьюшки окаменела. В жизни она видела теперь только два выхода: перейти на другую работу или кинуться в омут, чтоб директор знал, кому премию выдавать.

Равнодушно покормила она песцов, почистила клетки и в сердцах так хлопала дверками, что звери в клетках содрогались. Огорченная до крайности, кляла Прасковьюшка свою судьбу, все глубже уходила в обиды и переживания и наконец ушла так глубоко, что впала в какое-то бессознательное состояние и две клетки забыла запереть.

Подождав, когда она уйдет в теплушку, Наполеон Третий выпрыгнул из клетки и рванул к забору, а за ним последовал изумленный голубой песец за номером сто шестнадцать.

Песцы убегали со зверофермы очень редко, поэтому у Прасковьюшки и мысли такой в голове не было.

Прасковьюшка сидела в теплушке, в которой вдоль стены стояли совковые лопаты, и ругала директора, поминутно называя его Петькой.

— Другим-то премию выдал! — горячилась она. — А женщину с детьми без денег на праздники оставил!

— Где ж у тебя дети? — удивлялась Полинка, молодая работница, только из ремесленного.

— Как это где! — кричала Прасковьюшка. — У сестры — тройня!

До самого обеда Прасковьюшка честила директора. А другие работницы слушали ее, пили чай и соглашались. Все они премию получили.

Но вот настало время обеда, и по звероферме разнесся металлический звон. Это песцы стали «играть на тарелочках» — крутить свои миски-пойлушки.

Миски эти вделаны в решетку клетки так ловко, что одна половина торчит снаружи, а другая — внутри. Чтоб покормить зверя, клетку можно и не отпирать. Корм кладут в ту половину, что снаружи, а песец подкручивает миску лапой — и корм въезжает в клетку.

Перед обедом песцы начинают нетерпеливо крутить пойлушки — по всей звероферме разносится алюминиевый звон.

Услыхав звон, Прасковьюшка опомнилась и побежала кормить зверей. Скоро добралась она до клетки, где должен был сидеть недопесок Наполеон Третий. Прасковьюшка заглянула внутрь, и глаза ее окончательно померкли. Кормовая смесь вывалилась из таза на литые резиновые сапоги.

Цепляясь кормовым тазом за Доску почета, в кабинет директора вбежала Прасковьюшка. Она застыла на ковре посреди кабинета, прижала таз к груди, как рыцарский щит.

— Петр Ерофеич! — крикнула она. — Наполеон сбежал!

Петр Ерофеич Некрасов вздрогнул и уронил на пол папку с надписью «Щенение».

— Куда?

Прасковьюшка дико молчала, выглядывая из-за таза.

Директор схватил трубку телефона, поднял над головой, как гантель, и так ляпнул ею по рогулькам аппарата, что несгораемый шкаф за его спиной сам собою раскрылся. Причем до этого он был заперт абсолютно железным ключом.