Но далее в истории Разе начинается темный период. В Окситании пробил час катаров. Охватывая регион за регионом, катарская «ересь» получила многочисленную поддержку со стороны местной знати. На проблемы религиозного характера наслоились проблемы политические: окситанские правители прекрасно знали, чего добивалась от них Северная Франция, в частности капетингская монархия. Юг Окситании всегда считался страной ереси и протеста, словно это было особенностью его национального менталитета. Как бы то ни было, катаризм нашел в Окситании благодатную почву для расцвета.

Графство Разе в тот момент стало виконтством. В 1194 году оно находилось во власти Раймона Роже Транкавельского, виконта Каркасона и Безье, героя крестового похода против альбигойцев. Преданный Симоном де Монфором, виконт умер в тюремной камере Каркасона в 1209 году. Но знамя восстания подхватил его сын, чье воспитание было поручено графу Фуа, при дворе которого в изобилии водились еретики чуть ли не всех сортов, что ни для кого не было тайной. Объединяло всех их одно общее: глубокая ненависть к Франции и капетингскому королю.

Господствующей «ересью» в XII–XIII веках было катарское учение, но не стоит забывать, что в те времена существовали и другие «еретические» доктрины. Ни один период в истории не насчитывает столь огромного количества сект, диссидентских учений и странных культов, среди которых были и откровенно дьявольские ритуалы. Официально инквизиция была создана ради того, чтобы бороться (как словом, так и делом, точнее, огнем) с теми, кого в деревнях почтительно называли «добрыми людьми», а в церковных кругах — «дуалистами». Но, помимо этого, в ее задачи входило также противостоять потоку различных «ересей», ворвавшихся в христианский мир Западной Европы. Нельзя сказать, что это было время веротерпимости — скорее всего, такого слова тогда еще не существовало… Любое возражение против официальной доктрины, любой диалог с иной религиозной традицией оказывался невозможным: слова Священного Писания и его официальные комментарии не вызывают сомнений у истинных верующих и не нуждаются в обсуждении — таков был вердикт Римско-католической церкви. К этому можно было бы еще добавить: «Вне Церкви никто не обретет спасения!», рефреном звучавшее в ту темную эпоху. Однако сколько отклонений от официальной доктрины можно выявить в литературных памятниках и произведениях искусства того времени! И сколько странных еретиков гнило в тюрьмах и горело на кострах инквизиции… Непримиримая жестокость Церкви по отношению к «еретикам» вполне объяснима: ведь они ставили под сомнение главенствующую роль священников, что подрывало основы трехчленного общества «oratores — bellatores — laboratories» (служители церкви — воины — работники). К тому же, даже несмотря на то, что в некоторых бедных приходах духовенство легко могло скатиться до уровня нищеты, никогда более у Церкви не было столь богатых доходов. Принять доктрину катаров, утверждавших, что священники ни на что не годятся, значило добровольно отказаться от обильных запасов, поставляемых проведением культов и налогами. Страх перед подобными катарскими идеями, охвативший окситанское ортодоксальное духовенство в начале XIII века, заставил их принять позицию сеньоров Северной Франции: бороться и отдавать свою жизнь во имя истребления дьявольской доктрины — вернее сказать, во имя истребления тех, кто ее проповедует и поддерживает. Под удар Церкви попали как еретики, так и окситанские сеньоры, дерзнувшие поддерживать «этих безбожников». Так начался очередной крестовый поход, послуживший прекрасным прикрытием для истинных целей папства и капетингской монархии. Так, во имя Бога, который никогда не ошибается (и во имя материальных интересов французского короля и его вассалов), была уничтожена катарская Окситания.

Невозможно обойти молчанием все зверства крестового похода против альбигойцев: поход во славу Господа, противоречивший самой доктрине христианского милосердия, привел к культурному и духовному геноциду страны. Невозможно умолчать о тех чудовищных способах удовлетворения человеческого эгоизма, на которые благословило участников похода папство. Невозможно забыть истребление Безье. Невозможно оправдать садистскую жестокость Симона де Монфора или любого из его подручных. Но равным образом невозможно переделать Историю.

Лишенный отца и законного наследства, молодой Транкавель, воспитанный при дворе графа Фуа под несмолкаемый антифранцузский и антипапский ропот, не мог остаться равнодушным к происходящему. Несмотря на свой юный возраст, он решил отомстить: отныне целью его жизни будет вернуть себе незаконно отнятое наследство, то есть графства Альби, Каркасон и виконтство Разе, столь дорогое его сердцу.

Молодой Транкавель — довольно любопытный персонаж в этой истории: не говоря о его авантюрном характере, скажем лишь, что он напоминает одного из тех, кто «ищет Грааль», это своего рода рыцарь, сражающийся с мельницами. Собственно, поэтому некоторые не колеблясь утверждали, что он был прообразом Персеваля, ставшего королем Грааля в немецкой версии Вольфрама фон Эшенбаха. Но увы, когда Персеваль впервые появился в эпопее о короле Артуре, Транкавель еще не родился: Кретьен де Труа, создатель «сына вдовы» Персеваля, взялся за перо в 1190 году. Однако почему не предположить обратное? Кто знает, быть может, молодой Транкавель, ознакомившись с произведением Кретьена де Труа, дополненным умелыми писателями конца XIII века, решил взять этого героя за образец, то есть отомстить убийце своего отца и стать королем идеального царства…

Но в то время как молодой Транкавель предавался мечтам, его официальный опекун Бертран де Сессак, находившийся в Каркасоне, безуспешно пытался спасти то, что еще можно было спасти: обстановка в Разе, особенно в Але, оставляла желать лучшего. Действительно, после смерти Понса Амьеля, бывшего настоятелем монастыря с 1167 по 1197 год, монахи Нотр-Дам д’Але избрали на его место Бернара де Сен-Ферреоля, который уже являлся настоятелем аббатства Сен-Поликарп. Бертран де Сессак поспешил в Але. Схватив новоиспеченного аббата, он велел эксгумировать тело Амьеля и вернуть его в аббатство, приказав монахам приниматься за новые выборы. Монахи, вставшие на его сторону или попросту испугавшиеся его, не осмелились перечить: они выбрали некоего Бозона, не замедлившего послать архиепископу Нарбона крупную денежную сумму, чтобы тот закрыл глаза на произошедший переворот и даже дал благословение. Скромный дар Бозона возымел действие. Но Бернар де Сен-Ферреоль, лишенный владения, не сдался: он направил жалобу высшему церковному начальству, желая возбудить процесс против незаконных и насильственных действий де Сессака. На самом деле Бертран де Сессак, покровитель «добрых людей», попросту не доверял Бернару де Сен-Ферреолю, считая его «ортодоксом» и рьяным сторонником папства.

Тяжба тянулась долго. Наконец, 21 июля 1222 года на соборе в Пюи-ан-Веле папский легат, кардинал Конрад, признал избрание Бозона недействительным и приказал монахам немедленно покинуть аббатство, которое должно было быть секуляризировано и передано в распоряжение архиепископа Нарбона. Но монахи, не поддержавшие переворот и Бозона, обратились к папе. В ответ на это Григорий IX назначил для рассмотрения ходатайства двух аббатов, и, в конце концов, монахам вернули их аббатство, после чего был спешно избран новый настоятель. Транкавель мог лишь наблюдать за тем, что происходило в аббатстве Але: у него не было возможности даже побывать в своих владениях. Аббатство так и не оправилось от пережитого им кризиса.