две отрасли еще млади суще, Василья и Юрью, егда поразит их зной сь юга или ветр подвеет их з запада [278], то не могут терпети, а противу бо ему что сотворю. Но возрати, господи, отца их по здорову, то и земля спасется, а они царствуют в веки».

Поят же с собою князь великий от гостей сорожан 10 человек, поведаниа ради, аще что случится тайно, оне поведают вборзе на Москве: 1 — гостя Василья Капцу, 2 — Сидора Олферьева, 3 — Костянтина Волка, 4 — Кузму Ковырю, 5 — Семена Онтонова, 6 — Михаила Сараева, 7 — Тимофея Весякова, 8 — Дмитрея Черного, 9 — Ивана Шиха, 10 — Дмитрея Саларева. Тогды же возвеяша силнии вётри по Березовице широце. Тогда воздвигошася великиа князи руския, а по них дети боярские, успешно грядут, аки чаши медвяныя пити и стеблия виннаго ясти. Но не медвяныя чаши пити, ни стеблия винного ясти, но хотят чти добыти и славного имени в веки. Возвеявшу со востока ветру, а в нем гром и молния. Но ни гром, ни ветр, но стук стучит и гром гремит по зоре по ранней: возится князь Володимер Ондреевич реку Москву на Красном перевозе Брашевском.

Князь же великий приехал на Коломну в суботу, на память святаго отца Моисея Мурина. Туто же быша мнози ратницы и воеводы стретоша его на речке на Северке. Епископ же Герасим стрете его во вратех градных со живоносными кресты и с чюдотворными иконами и со всеми клиросы, и оградив его крестом и молитву сотворив: «Спаси, боже, люди своя». Во утрия же день повеле князь великий выехати всем воеводам на поле Дебиче и всем людем сниматися во святую неделю по заутрени. И начата мнози гласы ратных труб трубити и варганы степути и стези ревут наволоченыя в саду Панфилове. Сынове Рустии наступиша поля Колсцменския, яко не мощно их никому же презрети. Князь же великий выеха з братом своим и виде множество людей и возрадоватися и уряди коемуждо полку воеводу. А к себе приим князи белозерския, храбри бо бяше, а брату своему дал князи ярославские. А правую руку себе уряди, а левую руку брата своего князя Володимера. А князя Глеба дрютцкого передовой полкъ, Дмитрей Всеволожь, да брат его князь Володимер, коломенского же полку воевода Микула Васильевич, володимерского же полку воевода Тимофей Волуевич, костромского же полку воевода Иван Родивонович Квашня. Переславской же воевода Ондрей Серкизов. У князя же у Володимера воевода Данило Белеут, Констянтин Конанович, князь Федор елетцкой и воевода мещерской. Князь Юрьи да князь Ондрей с своими полки приидоша.

Князь же великий урядив полки и повеле им Оку реку возится. Заповеда же всякому человеку, хто пойдет по Рязанской земле, по вотчине их, да никто же не прикоснетца ни единому власу земле их. Сам же взем благословение от епископа Коломенского и перевезеся Оку реку. И ту ставше послаша третью сторожу избранных витязей и рече им: «Нолни своима очима видитеся с татарскими полки». А посла Семена Мелика, Игнатья Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чюрикова, и иных многих посла с ними. И рече князь великий Дмитрей брату своему князю Володимеру: «Поспешим, брате, противу безбожных сих печенег и не отовратим лица своего от безстудных сих. Аще нам случится смерть, то дома живучи умрети же, а от смерти не избыти нигде же». И рече: «Всяк идый путем призывает родители своя и сродник Бориса и Глеба».

Слышев же то князь Олег рязанский, яко князь великий Дмитрей Иванович собрал воя многа з братом своим со князем Володимером Ондреевичем и идет противу безбожному Момаю, а сердцем своим не упал, но твердою своею верою крепко хощет с печенеги битися и имеет упование на единаго бога, князь же Олег нача с места на место преходити и нача глаголати ко своим бояром: «Не качаемому делу неудобь разумети. Аще бы ми мощно послати ко многоразумному Ягайлу таковаго вестника, како мыслити нам, уже бо застал пути наши, но аз убо чаях по правилом, яко не подобает великому князю противу безбожнаго царя стояти. Ныне убо что се здумал, откуду сей хощет помощи, противу безбожнаго царя стояти. И рекоша ему бояре его: «Мы слышахом за 15 дни до сего дни, но тебе того не смели поведати, сказывают в вотчине его калугер имянем Сергей свят и прозорлив велми, но тот де и благословил его и вооружил противу нам, но еще и от своих калугер дал ему пособников». И слышав то Олег нача боятися и нача ратовати на свои бояре: «Почто ми есте преже сего дни не сказали, дабы шед умолил царя, да ничто б зла сотворил, но горе мне, изгубих си ум. Но паче не аз един оскудех умом, но и боле мене разумел Ягайло литовски, но и тот оскудех умом, не оного же взыщет бог, но мене. Он имеет закон гугниваго Петра, аз же имех правый закон, но что ради зло сотворих. Того бо ради о мне рече: «Аще раб не сохранит закона господина своего, то бьен будет много». Ныне убо что сотворю и которому вдамся, что ми здумал мои худый ум, чтоб ныне приложился к великому князю Дмитрею и поработал бы ему, но он не приимет мя, ведает бо измену мою. Аще ли приложуся к поганому Момаю, то поистине буду враг на веру христьянску, яко оного новаго Святополка земля мя пожрет. Не токмо княжениа лишен буду, но и живота гоньзнуся. Аще бо господь по них, то никто же им может зла сотворити, но и еще об них молитва прозорливаго старца к богу. Аще ли ни единому от них помощи не сотворю, то в прок ото обоих, како могу прожити. А ныне которому присягу имею.

Ягайло же, по прежереченному уроку своему, совокупи Литвы много, и Варяг, и Жомоти, поиде на помощь к Момаю. И прииде Ягайло в. Одоев и слыша, яко Олег рязанский убояся, и пребысть Ягайло оттолева, не подвизался из Одоева, и нача разумети суетнаго своего помысла, и виде совокупление свое раздно, и нача рватися и сердитовати, и нача имати паны своя: «Егда не достало мудрости человечи, николи же бо Литва от Резани не приимаше разума, иже изведени есмя от ума от князя Олга рязанского, сам бо ныне погибл есть: пребудем убо зде, донде же услышим Московского победу».

В то же время