Духовные основы «григорианской реформы»: духовно-аскетические взгляды епископа Ансельма Луккского

Известная парадоксальность творческого наследия Ансельма Луккского заключается в том, что его духовно-аскетические воззрения по духу своему не вполне соотносились с характерным для него ригористическим ультрамонтанством в экклезиологии. В статье современного итальянского исследователя Дж. Форнассари была затронута очень важная для всего наследия Ансельма Луккского тема – тема «любви», а точнее, деятельной благотворительной любви, которую в латинской церковной литературе традиционно выражали словом «caritas»[203]. На первый взгляд, в подобной констатации нет ничего оригинального, ибо тема любви является одной из главных в богословии вообще – Сам Бог есть Любовь. Однако тема любви приобретает в произведениях Ансельма своеобразное раскрытие, которое позволяет глубже понять его духовный опыт и его богословские воззрения. Как показал ученый, Ансельм, по сути, отождествлял любовь и послушание. В его мировоззрении любовь к Богу неизменно должна была проявляться во внешнем и внутреннем послушании Римскому епископу как наместнику апостола Петра, а также в послушании ежедневным требованиям долга. Однако это послушание, как и любовь, должны были прежде всего проявляться во внешнем служении, во внешней деятельности и преобразовывать церковную жизнь. Согласно Дж. Форнассари, в этом заключалось существенное отличие нравственного богословия Ансельма от духовной традиции преподобного Бенедикта Нурсийского, для которого внешнее послушание было лишь средством для внутреннего, духовного стяжания любви и очищения сердца[204]. В этом отношении преподобный Бенедикт был гораздо ближе к традиции восточного египетского монашества, чем Ансельм. Очень важным условием для осуществления любви – которая является действием Святого Духа – Ансельм признавал, наряду с внутрицерковным послушанием, внешнюю церковную свободу. Именно поэтому для него столь важное значение имела независимость Римской Церкви от «тирании» Генриха и от схизматического лжепапы Климента III.

В учении о духовной свободе Ансельм непосредственно соотносил идею любви с действием Святого Духа, с Истиной, которая делает людей свободными. Неслучайно он писал в «Беседе о любви»: «Только истинная любовь является любовью, которая управляется действием Духа, а не поддерживается человеческим мнением и усилием воли. Такая любовь распространяется шире настолько, насколько будет свободнее ум, в котором любовь укореняется»[205]. Благодаря этому пневматологическому восприятию любви и свободы Ансельма – в нравственных вопросах, не касающихся экклезиологии – можно признать последователем блаженного Августина.

Ансельм Луккский был горячим поборником активного внешнего служения Церкви. Для Ансельма, как для ультрамонтана, вся полнота Церкви Христовой отождествлялась с Римской Церковью. Церковь в представлении Ансельма была прежде всего Церковью воинствующей, именно поэтому он оправдывал «праведное преследование» схизматиков, пошедших за Климентом III, и кровопролитие на поле брани во имя защиты Церкви. При этом Ансельм полагал, что важнейшей задачей для христианина является дело по спасению ближних – понимаемое достаточно широко, – по сравнению с которым вторичным представляется даже личное спасение. В «Беседе о любви» Ансельм задавал риторический вопрос на эту тему: «В силу какого рассуждения раб Христов предпочитает свое спасение пользе ближних в то время, как Сам Единородный [Сын] Отчий, дабы явиться многим, исшел из недр Отчих для рода нашего»?[206] Действительно, если августиновский «Град Божий», каковым представлялась Ансельму иерархическая Церковь, объединившаяся вокруг Григория VII, противостоит князю мира сего, то долг каждого христианина состоит в проявлении своей любви ко Христу и к ближним, т. е. в активном служении Церкви, в служении общественном и политическом. Нравственные идеи Ансельма были непосредственно связаны с его политическим мировоззрением.

По общему мнению Дж. Форнассари и Э. Пастор, трактат «Беседа о любви» был написан Ансельмом в 1085 – первых месяцах 1086 гг., т. е. накануне кончины[207]. К этому времени Григорий VII уже умер в Салерно, и императорская партия готовилась праздновать окончательную победу над реформаторами, несмотря на достигнутые военные успехи Ансельма и маркграфини Матильды в Тоскане. Неслучайно в связи с этим сравнение Римской Церкви с кораблем, совершающим плаванье по охваченному бурей морю, которое использовал Ансельм в трактате вслед за покойным Григорием VII. Именно это сравнение станет впоследствии очень важной аллегорией для изображения христианского сообщества. Согласно Ансельму, «Вот снова в море поднимается буря, корабль посреди моря колеблется на волнах. Спит Христос в глубине корабля, а Петр смущен, ибо на корабле до сего времени присутствует Иуда»[208]. Под Иудой Ансельм, очевидно, подразумевал антипапу Климента III.

Ансельм выражал свои нравственные идеи не только в трактатах, но и в письмах, на которые также совершенно справедливо обратил внимание Дж. Форнассари[209]. Впрочем, исследователь, к сожалению, ограничился рассмотрением лишь одного письма в контексте учения Ансельма о любви, послушании и свободе. Между тем, по нашему мнению, вся немногочисленная сохранившаяся переписка Луккского епископа достаточно показательна для того, чтобы на основании ее рассмотрения сделать ряд обобщений, касающихся нравственного богословия Ансельма Луккского. Наибольшее политическое значение в переписке, бесспорно, имеет письмо, направленное Ансельмом королю Англии Вильгельму Завоевателю. Это письмо было датировано К. Эрдманном 1085 годом, т. е. также последним периодом творчества Ансельма. Что могло побудить Луккского епископа, который вел напряженную борьбу в Тоскане и Ломбардии – как пером, так и мечом – против антипапы, писать в далекую Англию? Однако в этом нет ничего удивительного, если учесть, что Ансельм как легат Григория VII обязался продолжать его церковную политику и проповедовать его идеи (а заодно и свои собственные) от лица законного предстоятеля Римской Церкви. Мировоззрение Григория VII предполагало, что Римский епископ как наместник апостола Петра имеет право учить монархов всего христианского мира, наставляя их в самых различных вопросах. Если монарх христианин, следовательно, он должен соизмерять свою политику с учением Римского епископа. Подобное утверждение неоднократно декларировалось Григорием VII в «Dictatus Papae» и именно оно стало идейной основой для сопротивления императору в споре об инвеституре. Григорий, ведя борьбу против императора Генриха, постоянно подчеркивал универсальный характер своего юридического авторитета, который должен был, по его замыслу, распространиться на весь христианский мир. В связи с этим в высшей степени показательной является позиция Григория по отношению к Константинопольской Церкви и Византии. Разделяя антигреческие настроения своих единомышленников по Клюнийскому движению – таких, как Гумберт, – считая Константинопольскую Церковь уклонившейся в схизму, Григорий одновременно продолжал признавать ее составной частью христианского мира. В «Dictatus Papаe» от 16 декабря 1074 года он призывал западных христианских государей помочь восточным братьям из Константинопольской заморской империи в условиях нашествия сельджуков, несмотря на то, «диавол пытается отвратить их (восточных братьев) от католической веры»[210]. Спустя несколько лет на Римском Соборе 19 ноября 1078 года Григорий отлучил от Церкви византийского императора Никифора III Вотаниата,