Шимадзу на мгновение призадумалась.

— Чамбара, — сказала она, имея в виду пустые боевики с бесконечными схватками на мечах, как правило, на историческую тему. — И фильмы, где все взрывается.

— Значит, у вас не три носовых платка?

Мелодрамы, вызывающие обильные слезы у зрителей — их качество оценивалось количеством промокших насквозь носовых платков, — были популярны не только среди женской, но и среди мужской половины населения Синдиката.

Шимадзу пожала плечами:

— Ну а мудзо?

Этим буддистским термином, подразумевающим бренность человеческого бытия, назывались фильмы, пропагандирующие жестокость и насилие.

— Слишком претенциозно.

Мигаки скривил губы. Сам он был горячим почитателем мудзо, хотя даже при более терпимых порядках, введенных в правление Теодора, производство подобных фильмов оставалось ремеслом подпольным.

Такура собрался было сказать что-то еще, но тут увидел, что лицо его собеседницы, разом лишившееся краски, вдруг стало зеленовато-серым. Он обернулся.

В зал вошел широкоплечий верзила с квадратной головой. На нем был темный костюм европейского покроя и синий шелковый галстук, завязанный узлом размером с голову годовалого младенца вокруг того, что должно было считаться шеей. За ним следовали два еще более высокорослых и широкоплечих громилы, оглядывающих собравшихся сквозь темные очки с большими круглыми стеклами. Их зловещие движения были настолько деланно-показными, что Мигаки немедленно выгнал бы из Эйга-тоси режиссера, снявшего такие ненатуральные кадры. Разумеется, глава «Голоса Дракона» узнал пришедшего в сопровождении двух телохранителей верзилу. Это был Бенджамен Инагава, глава якудзы округа Бенджамен.

Хозяин, тощий мужчина с козлиной бородкой и пучком волос на голове в самурайском духе, рассыпался перед вошедшим в восторженных приветствиях. Его пышному облачению, скопированному с торжественных нарядов знати семнадцатого века, не удалось скрыть то обстоятельство, что хозяин — голубоглазый блондин. За гулом праздничной толпы, да еще сквозь воздушный занавес, Мигаки не смог разобрать ни одного слова.

Он ощутил, как его запястье стиснула по-мужски сильная рука.

— Идем, — хрипло промолвила Лейни Шимадзу.

— Куда?

— К тебе домой.

Мигаки вопросительно поднял брови. Верзила с квадратной челюстью в окружении своих севануки пробирался сквозь толпу, внезапно закружившуюся в забавном танце «подойти-избежать»: часть гостей, в первую очередь элегантные буке со своими эскортами, бросилась встречать вновь прибывших. Военные же в большинстве своем спешили дистанцироваться от них, словно отталкивающиеся однополярные заряды.

Увидев Инагаву на вечере, Мигаки был поражен. Одно дело вспыльчивая Лейни Шимадзу, воин, пролившая ради Дракона много крови — своей и чужой. Не возражал бы глава «Голоса Дракона» и против «Кота» Хиру Ямагучи, верховного ойабуна якудзы Люсьена, ибо старик всегда оставался стойким приверженцем Теодора. Однако ни Ямагучи, ни его влиятельных сабу нигде не было видно. При виде же того, как сливки общества имперской столицы вьются вокруг главы гангстеров какого-то заштатного мирка, у Мигаки внутри все переворачивалось.

Но вслух он произнес:

— Надеюсь, ваш позыв к миграции никак не связан с этим толстошеим, почтившим нас своим присутствием?

— Об этом не может быть и речи.

Выражение каштановых глаз было скорее затравленным, чем полным страсти.

— Если ты меня хочешь, едем сейчас же к тебе домой, — сказала Шимадзу — В противном случае забудь о том, что видел меня, Главный пропагандист.

— Сделать это будет непросто.

В голове Мигаки кружилась сотня вопросов. Происходящее казалось кадрами из какого-то голофильма, что означало осуществление самых сокровенных желаний. Но многоопытная самоуверенность Мигаки не была напускной, хотя он и выставлял ее напоказ. А добытый с таким трудом опыт гласил, что, когда что-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, так оно и есть.

Все же истинные цу обожают рискованные романтические похождения; к тому же они знают, когда надо замолчать и идти.

Поэтому Мигаки замолчал и пошел. Предложив женщине руку, он провел ее через зал, тщательно избегая только что вошедшего ойабуна и его игрушечных громил.

Кинемаград

Недалеко от имперской столицы Люсьен

Военный округ Пешт

Синдикат Дракона

22 июня 3058 года

— Смотрите! Вот он!..

Восторженные крики малышей «кабальерос» неслись к Джонни Чангу подобно стае васедианских гусей, стремящихся после долгого перелета отдохнуть на берегу уютного пруда. Следом за детьми на площадке появились сопровождающие их взрослые, любопытствующие не менее своих маленьких подопечных, но в большинстве своем слишком гордые, чтобы показывать это.

Золотой Мальчик выполнял сложные упражнения на деревянных пнях, закопанных в землю в случайном порядке и опиленных на разной высоте. Казалось, он словно парил с одного пня на другой, будто гонимое ветром облачко тумана. Обступившие площадку дети с восторгом смотрели на знаменитого актера. Звезда экрана, не прерывая движения, одарил их ослепительной мимолетной улыбкой.

Касси держалась поодаль вместе с двумя десятками «кабальерос», преимущественно женщин. Сегодня был их с «Вороном» черед присматривать за детьми. Остальные же просто жаждали увидеть собственными глазами любимую кинозвезду, чьи боевики с обилием сцен самых различных видов единоборства гремели по всей Внутренней Сфере.

Касси, ненавидевшая, когда ее отвлекали от основной работы, тем не менее не возражала против ухода за детьми.

В этом была ее единственная слабость — по крайней мере, в которой она признавалась себе самой; кроме того, дети ее обожали. К тому же, на взгляд Касси, на сегодня особых дел у нее не намечалось.

А может быть, как раз наоборот, дел было невпроворот. Молодая женщина постоянно выходила в город в различных обличьях, пытаясь привлечь к себе внимание якудзы. При нормальном положении дел ей проходу бы не дали; преступные группировки относятся к соперничеству очень ревностно. Однако сейчас на празднование дня рождения Тедди со всех концов Синдиката Дракона в полном составе прибыло великое множество бандитов, и улицы превратились в одно сплошное сборище преступников.

У противоборствующих группировок, поглощенных тем, чтобы утереть друг другу нос, не оставалось времени на одиночку. Сердце настойчиво колотилось в груди молодой женщины, словно попавшая в ловушку крыса. И все же Касси была рада возможности хоть ненадолго отдохнуть от работы, гуляя с детьми.

Помимо норм приличия, неторопливость движений Касси диктовалась также короткими ножками четырехлетнего Маркоса Веласкеса, вцепившегося одной ручонкой в плюшевого зайца с обтрепанными ушами, а другой — в руку Касси. Ребенок, еще совсем недавно болтавший без умолку, не произнес ни слова с тех пор, как его мать расстреляли по приказу Говарда Блейлока.