Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да уж, сколько шума из-за этот дворняжка, – заметил Альфредо, сидевший за столом с чашкой кофе. – Ну, заходить, садиться и поговорить. Берта, наливать нашим гости чашечку кофе!
Берта злобно метнула на стол ещё пару чашек, и они послушно сели на лавочку и без оговорок выпили вражеский кофе. Ради Растяпы они не осмелились перечить.
Эрнст сел напротив и с недовольством уставился на них – гости ему явно не нравились.
– Ничего страшного, – сказал он. – Нам всем приходится ждать, да ещё в этой убогой старой крысоловке, ждать, пока всё не взорвётся к чёртовой матери!
– В крысоловке, значит, – повторила Берта. – Никто тебя сюда не приглашал! Пропади ты пропадом, так ведь нет, сидит здесь весь вечер и портит воздух своим табачищем!
– Ну-ну-ну, – сказал Альфредо, – сбавить обороты, Берта. Ты же знать, что у старина Эрнст слабые нервы.
Берта сердито отвернулась.
– Да мне плевать, – буркнула она.
Расмус с Понтусом молча слушали. Казалось, все забыли о них. Берта и Эрнст явно были не в настроении, того и гляди вцепятся друг другу в волосы, только Альфредо спокойно пил кофе.
– Я знать твоя недостаток, Эрнст, – сказал он, указывая на Эрнста булочкой. – Тебе надо жениться, мужчине нехорошо быть один.
– Да уж, лучше так. – Эрнст бросил насмешливый взгляд на Берту.
– А то! – согласился Альфредо. – Конечно, лучше! Тебя надо облагородить, Эрнст! Посмотреть на меня, теперь я быть благородный человек, спасибо Берте. Уж она уметь облагородить нас, мужчин!
Берта фыркнула, но промолчала. Наступила тишина.
– Слушай, Альфредо, – не выдержал Расмус, – разве нельзя сказать, во сколько вы отдадите Растяпу?
– Боже, какой дождь! – Альфредо словно не слышал. – Быть на ярмарка в дождь – это почти как быть женатым на Берте. Хоть мух дави с тоски.
Берта принесла таз с мыльной водой, Эрнст прилег на лавку и закурил, Альфредо давил мух и напевал красивым, глубоким басом. Вдруг он замолчал.
– Посмотреть, у нас протекать потолок! – воскликнул он.
Все посмотрели на потолок – там действительно было большое мокрое пятно.
Альфредо задумчиво покрутил усы и уставился на него.
– Вспоминаться дядя Константин, – произнёс он.
И снова наступили тишина, только дождь стучал по стёклам.
– Пора бы строить ковчег, не то потом быть слишком поздно, – сказал Альфредо.
Берта так набросилась на посуду, что брызги полетели.
– Не знаю никакого дяди Константина, – буркнула она.
Альфредо посмотрел на неё с осуждением и покачал головой:
– Женщина, между небом и землёй быть ещё много того, чего ты не знать. Дядя Константин, да… Он торговать лошадей, как мой бедный мамочка.
Эрнст недовольно заёрзал на скамье:
– Только не начинай опять про свою мамочку, и без того тошно.
– Я говорить не про мамочку, а про дядя Константин, и не слушать никаких возражений, – отрезал Альфредо. – Дядя Константин быть конокрад, а ещё он быть анархист, он мечтать взорвать общество, чтобы его исправить! Так, так!
– Ах вот оно что, – кисло проговорил Эрнст. – Верно, надеялся, что и ему что-то перепадёт.
– Может, и так, – согласился Альфредо, – таков быть человек. Как раз в такой дождливый день, как сегодня, дядя Константин сидеть в наш вагончик и проводить опыты. Он хотеть изобрести что-то, что быть лучше динамит и тротил, и всякого такого.
– И что, получилось? – поинтересовался Эрнст.
Альфредо кивнул.
– Да, – ответил он. – Увы, получилось!
Он положил руку Понтусу на голову.
– Подумать только, маленький негодяй, когда я прийти вечером к мамочке, я увидеть большое мокрое пятно на потолке, и я спрашивать: «Что это? Это осталось от дядиных опытов?» А мой бедный матушка начинать плакать и отвечать: «Нет, это осталось от нашего дяди!»
Тут Берта не выдержала:
– Чушь! Ты несёшь полную чушь! У тебя же никогда не было дяди по имени Константин!
– Может быть, – невозмутимо ответил Альфредо и повернулся к Расмусу: – Что ты хотеть знать? Когда можно забирать Растяпа? Сегодня вечером, упрямец, тебе же сказать, сегодня вечером!
– Мне прийти за ним сюда? – уточнил Расмус.
– Нет, не сюда.
Эрнст поднялся со скамеечки:
– А ну, послушайте. Есть у вас палатка? Вы ведь наверняка из тех неугомонных мальчишек, которые время от времени ходят в походы и ночуют на улице?
– Ну да, – недоумённо ответил Расмус. – У меня есть палатка.
– Отлично, – ответил Эрнст. – Бегите домой и скажите родителям, что сегодня ночью спите в палатке.
– А зачем? – спросил Расмус.
– Затем, что, если мы вернём вашу дворняжку слишком поздно, родители поднимут шум, а шума нам не надо… Ясно? До утра мы принесём вам собаку прямо в палатку, разве не здорово?
Расмус считал, что здорово будет получить Растяпу назад где бы то ни было, лишь бы скорей.
– Но боюсь, кое-кто не поверит, что я люблю спать в палатке под проливным дождём. И этот кое-кто – моя мама.
– Да уж такой сообразительный мальчишка придумать что-нибудь, чтобы скормить своей мамочке, – встрял Альфредо. – Не надо палатки, раз она её так не любить. Можно сказать, что вы сидеть на дереве и любоваться закатом… На что вам воображение?
– «Всегда говорить правду, малыш Альфредо», разве не так считала твоя мамочка? – отпарировал Расмус. Когда надо, он умел пошутить.
Альфредо скорчил довольную физиономию:
– Ай, маленький негодяй! Ты мотать на ус, что говорить старина Альфредо!
Но Эрнст потерял терпение и подтолкнул их к двери:
– А теперь проваливайте и возвращайтесь к восьми!
К приходу Расмуса вся семья собралась в кухне. Мама стряпала, папа сидел на краешке стула и говорил без умолку. Он рассказывал про кражу. Это было самое крупное преступление за всю историю Вестанвика, и полиция, как сказал папа, работала не покладая рук. Ему уже пора было идти обратно. Он работал всю ночь, а теперь забежал на часок домой, чтобы обо всём рассказать маме.
– Но неужели обязательно обсуждать самое крупное преступление Вестанвика именно на кухне и именно когда я пеку? – вздохнула мама. У неё и без того было плохое настроение, так что про палатку следовало забыть.