известно кому. Наверное, в глубине души я все же догадывалась, что тот сдаст меня мужу, потому что я совсем не удивилась его появлению.

– Лала… – обходит меня Назар. На пляже горят фонари, его взгляд останавливается на моих стертых в кровь ногах и резко к заплаканным глазам взлетает. – Ты все…

– Что? Не так поняла? – насмешливо кривлю губы, мне еще нет и девятнадцати, а я чувствую себя древней, разбитой, состарившейся за одну ночь.

Играя желваками, Звягинцев делает шаг ко мне. А я выбрасываю перед собой руку, предостерегая его от любых попыток приблизиться:

– Не смей. Даже пальцем теперь не смей меня трогать. Мне брезгливо.

У Звягинцева вытягивается лицо. Видно, мой ответ ударил, как я и хотела, больно.

– Я взрослый мужчина! У меня есть свои потребности, Лала. И если ты их не удовлетворяешь, не стоит обижаться, что…

– Ты справляешь нужду в отхожих местах? – недоверчиво качаю головой. Горло перехватывает, дерет, как при ангине. – Знаешь, что самое смешное? Ты ведь даже пальцем не пошевелил, чтобы сделать меня своей по-настоящему. Ты ведь даже пальцем не пошевелил…

ГЛАВА 12

ГЛАВА 12

Эта женщина в нем звучит как удары гонга,

Как мелодия бури, не умолкает.

Эта женщина в нем растет быстрее ребенка.

Набирается сил, поднимается, расцветает…

«Эта женщина. Pt.2» Артем Михаенкин

Назар

Честно? Я просто в ахуе.

– И что бы это дало? – ору на весь пляж. – Может, ты бы перестала вздрагивать каждый раз, когда я тебя касаюсь? – меня срывает к чертям. Горькая насмешка в ее голосе проникает в грудь снайперским выстрелом.

– Может, и перестала бы, – не в пример мне тихо и устало отвечает Ла-ла-ла, – но мы же этого никогда теперь не узнаем, правда?

Это почти шепот. Мне приходится, напрягаясь, читать ответ по губам. Воспаленным, будто она с кем-то долго сосалась, или… кому-то отсасывала. Но нет. Губы, как и нос, распухли от слез, которым я стал причиной. Все-таки женщины удивительно парадоксальные существа. Я ж ей на хрен не нужен, это ясно, как божий день. Но стоит мне отойти, натянув поводок – все! Конец света. Истерика. А ведь ей правда больно. Ляльке моей… Она врать не умеет, хотя врет постоянно. Да и чувствую я ее боль. Она вокруг нас кружит в воздухе, который я яростно вдыхаю, потому что самого, мать его так, колотит, и в легких коллапс.

– Пойдем к машине, Лала. Дома поговорим.

– Что значит дома? Детское время! Я собираюсь повеселиться. С Анто…

Договорить ей не позволяю. Ведь придушу же, если закончит, ну! Подхватываю на руки и, увязая в песке, решительно шагаю вперёд. Ненавязчиво так намекая, что этой дурочке лучше заткнуться, прижимаю ее лицо к своей шее. А она в ответ со всей дури меня кусает! Шиплю. Член в штанах дергается. Я, кажется, до того в ней увяз, что мне в кайф любая ее эмоция. Хотя, конечно, осадить Лалу тоже хочется. И в ответ покусать, чтобы она навсегда усвоила, кто из нас двоих хищник. Но я гашу в себе эти порывы, ласково прикусывая кромку ушка:

– Ведьма.

– Шлюхан! Ненавижу! Я ненавижу тебя, понял?!

Кажется, в ней сейчас говорит кавказская кровь. Ну, или юношеский максимализм. Или это пресловутое «сам не гам, но другому не дам». Да похер.

Ставлю Лалу на землю, открываю дверь и, нажав ей на макушку ладонью, силой заталкиваю в салон. Пусть остынет.

– Жестко ты с ней, – усмехается Антон, протягивая Лалкины босоножки. В ответ молчу.

Я лет десять уже не курю, с тех пор, как завязал со всей запрещенкой, решив по-новому себя пересобрать. И никогда не жалел о том своем решении. Я и сейчас не жалею. Но затянуться хочется до легкой тянущей боли в затылке. Шарю по карманам. Достаю спички. Засовываю одну в рот.

– Вы правда собирались где-нибудь затусить?

– Конечно. Я ж поэтому тебе позвонил, когда ее босую и зареванную увидел.

Сильным движением ладоней растираю заросшую морду.

– Ладно, проехали. Эта ж кого хочешь из себя выведет.

– А ты когда со шлюхами зажигал, на какую-то другую реакцию рассчитывал?

– Ну, ты давай мне еще лекцию прочитай! О пользе воздержания.

– Тебе по этому вопросу, кажется, жена все четенько разложила.

Спичка в зубах распадается на волокна. Да… Лала разложила так, что не подкопаться. Чувствую себя пацаном, который облизывался на банку с вареньем, думая, что та на праздник отложена, а кто-то взял ее и сожрал. Вопрос «а че, так можно было?» долбит в голову. Выходит, это я все усложнял? Пойми – что у этой девочки в голове. А теперь что? Извиняться перед ней? Клянчить свое по праву? Так не в той я весовой, чтобы клянчить. Противно от одной мысли.

Тогда как? Завоевывать? Начинать заново? Менять свои жизненные устои, привычки. Подбирать какой-то новый формат.

– А тебе, как я посмотрю, ее ответ понравился.

– Ты сейчас на что-то намекаешь?

Ну вот. Опять… Опять я Тоху не по делу кусаю. Тогда как мне его благодарить надо. Непонятно ведь, что бы Лалка учудила, не тормозни он ее.

– Нет. Я уверен, что к моей жене ты не полезешь.

– К твоей жене, да. Но если ты ее не удержишь, я, Назар, ничего не обещаю. Не обессудь, брат, все по-честному.

– А вот за честность спасибо.

Выплевываю спичку прямо на тротуар. Тяну Дубине руку. Тот охотно ее пожимает. Ревниво ли мне? Да пипец как. Особенно учитывая, какая у него фора в виде Лалкиной глупой влюбленности. Нет, я ни в коем случае не умаляю ее чувств, но… Господи, она же совершенно его не знает! Что она там любит? Картинку? Это чувство не может быть глубоким по определению. Пока не может. А углубиться я им не позволю.

Обхожу капот, сажусь за руль. Лала рядышком затаилась, поджав под себя ноги. Молча трогаюсь. Домой добираемся быстро. Я гоню, да и здесь по прямой, без пробок.

Кто бы мне еще лет пять назад сказал, что мы с Дубиной, с которым всегда не разлей вода были, закусимся из-за мелкой сестры Марата? У кого-то там наверху определенно есть чувство