над головой и со всей силы разбивались о палубу. Все это время корабль продолжал двигаться вперед, час за часом, день за днем. Чтобы не пойти ко дну, капитан старался направлять судно под прямым углом к встречным волнам. Вокруг вырастали белые шапки пены высотой с целый корабль, судно влетало в просвет между двумя вращающимися водяными цилиндрами, и его корпус с разрушительной силой ударялся о поверхность воды. Моряку недостаточно было привязать себя к мачте – надо было крепко стиснуть зубы, чтобы при очередном ударе не откусить себе язык. Если мачта ломалась, приходилось как можно скорее убираться с ее пути. И приходилось постоянно следить за вырастающими вокруг гибельными волнами. Стоило на мгновение зазеваться, и моряка могло смыть за борт, а за какофонией ветра никто не услышал бы его криков.

Матросы привыкали ходить в вечно промокшей одежде, с растрепанными, лезущими в глаза и в рот волосами и бородами. Спать во время бури было почти невозможно. Некоторые пытались вздремнуть, забившись между прочными распорками. Другие обвязывались канатами и прибивали их концы гвоздями, но даже это не гарантировало безопасности, когда каскады зеленой морской воды устремлялись под палубу, угрожая унести матросов с собой. Когда буря ненадолго стихала, им удавалось подремать, но их мучили мрачные и угрожающие сны, и они просыпались, не зная, утро сейчас или вечер. Через несколько дней таких испытаний у каждого человека на корабле оставалось одно простое желание – выжить.

Когда погода наконец смягчалась, и в разрывах между облаками показывалось голубое небо, моряки постепенно оживлялись. Голодные, дрожащие, они, наконец, могли снова подумать о еде, выйти на палубу, обсушиться на солнце и услышать друг друга сквозь шум моря. Альбатросы, буревестники, плавунчики, короткохвостые поморники и другие морские птицы парили над головой, ныряли за рыбой и мидиями и вопросительно косили глазом на проходившие мимо корабли. Моряки в этот тихий момент осматривали повреждения после шторма: сломанные ребра, сломанные пальцы, сорванные скальпы, треснувшие рангоуты и порванные паруса, смытые за борт канаты, одежду и личные вещи. Кроме этого, нужно было убрать попавший на корабль мусор, комки водорослей, мертвую и умирающую рыбу и высушить глубокие лужи морской воды.

Необъятные морские просторы восхищали Флетчера. «Ничего вокруг, кроме моря под нами и воздуха над нами», – писал он и с восторгом созерцал «чудесные дела Господа в его творениях… больших и малых», существующих «не только для удовлетворения наших нужд, но и для того, чтобы приносить нам радость». Однако при всем неистребимом оптимизме Флетчер признавал: «По правде говоря, нам довольно часто досаждали встречные ветры, неожиданные штормы или нежеланные штили». Периоды бесконечного затишья и неподвижности пробуждали в матросах раздражительность, а у некоторых обостряли склонность к мятежу.

По мере продвижения в «жарком поясе», как называл его Флетчер, он внимательно наблюдал за переменами настроения команды: моряки «в полной мере ощущали на себе воздействие невыносимого зноя и, пожалуй, некоторый страх перед вспышками молний и ужасными раскатами грома, но к этим огорчениям все же примешивались многие утешения». В плавании всегда остро стоял вопрос питьевой воды, но, к счастью, «ни один день у нас не проходил без дождя, благодаря чему наши запасы воды постоянно пополнялись». В такие моменты казалось, что за их переходом через Атлантику наблюдали заботливые высшие силы, старавшиеся всеми средствами облегчить их пребывание в водной пустыне.

Моряки часами с изумлением наблюдали за «разнообразными странными созданиями, обитающими в глубине, особенно летучими рыбами, которые, почуяв за собой погоню и не имея сил спастись вплавь, взлетают над водой на порядочную высоту, из-за чего иногда падают на палубы наших кораблей». Крылья рыб состояли из «самой тонкой и изящной перепонки», натянутой на прочные тонкие спицы, и, по мнению Флетчера, они могли бы перенести этих созданий на очень большие расстояния, если бы не высыхали так быстро на воздухе, вынуждая рыб то и дело снова нырять в воду, не дожидаясь, пока крылья станут «жесткими и непригодными для передвижения». Огромное количество летучих рыб приводило моряков в изумление. Мальки летучих рыб, длиной не более дюйма, «постоянно упражнялись в обеих своих природных способностях», то есть плавали и летали по воздуху, спасаясь от хищников.

Если Вселенная заботится о рыбах, задавался вопросом Флетчер, неужели она не позаботится и о них? Вдоволь насладившись «созерцанием прекраснейших творений извечного Бога в морях, подобных садам наслаждений», 5 апреля англичане подошли к побережью Бразилии. С безопасного расстояния они наблюдали за тем, как местные жители разжигают «в разных местах огромные костры», чтобы принести «жертвы дьяволам» (по крайней мере, так это оценил Флетчер). Любой корабль, подошедший слишком близко к этим берегам, рисковал потерпеть крушение и потерять всю команду. Флетчер припомнил, что португальские мореплаватели «нередко попадали в подобные ловушки и погубили таким образом не один корабль».

Европейцы, совершавшие кругосветные плавания, составляли хроники своих путешествий, вели хозяйственные записи и описывали впечатления в дневниках. Те же, с кем они встречались, не оставили никаких письменных свидетельств. Читателям оставалось только догадываться о мотивах и опыте коренных народов от Кабо-Верде до мыса Горн, от Бразилии до Молуккских островов. Куда бы ни направлялись европейцы, они везде оставались непоколебимо европоцентричными.

Итак, английские корабли исследовали, командные летописцы вели записи, а штормы и непогоды, досаждавшие Дрейку и другим капитанам, в свою очередь, вдохновляли писателей и поэтов. Уильям Шекспир в поздней пьесе «Буря» задействовал все доступные елизаветинскому драматургу приемы, стараясь показать публике весь ужас жизни на море. Сам Шекспир не был моряком, но на создание этой пьесы его, возможно, вдохновил опубликованный в 1610 г. рассказ Уильяма Стрейчи о том, как несколько английских судов настигла жестокая буря близ Бермудских островов. Часть команды погибла в море, остальные застряли на небольшом острове. Лишь горстка моряков сумела вернуться в Англию, и Шекспир, возможно, встречался с теми, кто пережил это бедствие, и, выслушав их историю, сумел запечатлеть их панику и отчаяние в своем сочинении. Пьеса начинается с ремарки: «Буря. Гром и молния», затем мы слышим, как перекликаются встревоженные моряки: «Эй, молодцы!.. Веселей, ребята, веселей!.. Живо! Убрать марсель!.. Слушай капитанский свисток!.. Ну, теперь, ветер, тебе просторно – дуй, пока не лопнешь!»[4]

Боцман на палубе приказывает обеспокоенным пассажирам оставаться в каютах: «Этим ревущим валам нет дела до королей! Марш по каютам!.. Молчать!.. Не мешайте!» Даже присутствие на борту короля и герцога не усмиряет боцмана. Все они одинаково бессильны перед бурей. «Может, посоветуете стихиям утихомириться? Тогда мы и не дотронемся до снастей. Ну-ка, употребите вашу власть! А коли не