Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если еще раз уколешься, можешь ко мне не приходить», — предупредила я. — Но в субботу он не сдержался, и в следующую тоже, и еще, и еще, а потом стал колоться каждый день, но к тому времени мы уже расстались.
— Ты говорила об этом с Альмой?
— Я пробовала, но она странно отреагировала. Больше я с ней не разговаривала, да и она со мной тоже. Думаю, она причислила меня к новой компании Майо просто из–за того, что я ему звонила, а еще и встречалась с ним.
— Разве вы не были подругами?
— Мы крепко дружили все втроем, но Альма восприняла выбор Майо как личную обиду, как предательство, которое она простить не могла. Она разозлилась на него и на меня тоже, только за то, что мы с ним хоть и расстались, но встречались изредка.
— Почему ты приняла такое категоричное решение? Ты же была всего–навсего подростком.
— Альма не рассказывала тебе о моем двоюродном брате?
— Что? Нет.
— Мой двоюродный брат, Массимо, старше меня на три года. Они жили неподалеку, и мы росли вместе. Он тоже подсел. Это была трагедия для всей семьи. Когда Майо начал колоться, мой брат жил в коммуне для наркоманов. То есть какой–никакой опыт у меня уже был. Я знала, что самое неприятное для них — когда их жалеют.
— Это какая–то эпидемия в ваших краях, — вырвалось у меня.
— Такое было время. Быть может, уцелели те, кто так или иначе занимался политикой, остальные губили себя наркотиками или другим дерьмом.
— Это ужасно, — повторяю я. — Но когда Майо исчез, неужели Альма не пришла к тебе?
— Я думаю, ей было стыдно. После истории с моим братом — а она была в курсе — пробовать колоться и втянуть в это дело Майо… вообще отстой.
Дерьмо, отстой… мне приходит в голову, что Микела и сейчас разговаривает как подросток.
— А ты… — я затрудняюсь сформулировать дальше, — ты, наверное, очень переживала из–за всей этой истории?
— На тебя влияют не события, а то, как ты к ним относишься. Я… всегда была позитивной. Возможно, поверхностной, согласна, но никогда не позволяла другим разрушить меня. Даже тем, кого люблю.
— А Альма — позволяла?
— Альма… Альма — сложный человек. Она очень умная. Я не такая, — говорит Микела, подмигивая мне.
Трактирщица с зелеными глазами приносит нам большую миску аппетитного салата и поднос с мясной нарезкой.
— Хлеб из пекарни в Остеллато, на материнской закваске, — говорит она, обращаясь ко мне.
Действительно очень вкусный хлеб.
Хорошо бы прийти сюда с Лео. Или с Луиджи.
Улыбаюсь. Ловлю довольный взгляд Микелы: она из тех, кто рад, если ты улыбаешься.
— Какие отношения были у Альмы и Майо? — спрашиваю я. Микела задумчиво жует хлеб с колбасой.
— Они были… как близнецы. Не разлей вода. Все время вместе. Только решала все Альма. Думаю, это она посоветовала ему поцеловать меня на одном празднике, потому что я ей нравилась.
— А ты не ревновала?
— Нисколько. Альма мне тоже нравилась. Она давала мне интересные книги. Мы ходили в кино втроем и первые косяки тоже курили вместе. Нам было весело. Три — хорошее число для компании подростков. Утопическое представление об идеальном обществе.
Интересно, как Микела в роли матери? У меня такое впечатление, что она во всем видит только хорошее.
— Ты сказала, что у них дома была странная атмосфера, объясни, пожалуйста, как это?
— Не то чтобы странная, но какая–то не такая. Их родители не состояли ни в феррарском купеческом клубе, ни в теннисном клубе Марфиза. У них не было абонемента в городской театр. При этом они были людьми состоятельными, не чета моим. Мать работала в аптеке, а отец был землевладельцем. И дом у них был красивый. Но они жили как–то обособленно, ни с кем не общались.
Салат восхитительный, ароматный и хрустящий, кажется, прямо с грядки.
Из садов, которым пятьсот лет, как сказала Микела.
— Кофе, десерт? — спрашивает хозяйка, убирая тарелки.
— Два кофе, спасибо, Эноэ, — отвечает Микела. А потом, когда Эноэ уходит на кухню, добавляет шепотом: — Здесь все замечательное, кроме десерта… если хочешь, за десертом зайдем к Изабелле.
— А откуда Изабелла знает комиссара Д’Авалоса? — решаю я воспользоваться моментом. Меня разъедает любопытство, а Микела кажется такой открытой и непосредственной — так она сказала про Майо, что я не могу удержаться.
— Ах да, я же видела вас вместе, — говорит Микела вместо ответа на мой вопрос.
— Так ты тоже его знаешь? А говорила, что нет.
— Изабелла рассказывала, что он похож на актера, но при этом типичный коп. Значит, это мог быть только он.
— А она откуда его знает? — не отступаю я.
— Разве ты не в курсе?
— Нет.
— У Изабеллы есть парень, идиот, он попал в переделку, и Д’Авалос — единственный, кто ему помогает, — отвечает Микела, закуривая.
— Ох, прости, я не хотела…
— Ничего, пустяки.
Она не говорит, что за переделка, но раздраженно бросает спичку на землю. Потом наклоняется и поднимает ее. «Как трудно молодым в этом городе, — думаю я. — Кажется, им всем приходится чем–то жертвовать».
Обратно мы идем короткой дорогой и через пять минут, как и говорила Микела, выходим на площадь Ариостеа.
Микела, прерывая молчание, обращается ко мне:
— Ты молодец, что приехала, что решила выбросить скелет из шкафа твоей матери. Она будет тебе благодарна.
— По правде говоря, она не хотела, чтобы я сюда ехала. А ты? У тебя тоже есть скелеты в шкафу? — спрашиваю ее в шутку.
— Ничего особенного. Пара отвергнутых ухажеров да скоропалительный брак, но тут все понятно: я поспешила выйти за него, потому что он был умопомрачительный красавец. Я же сказала, я человек не глубокий, — отшучивается Микела.
— Ты думаешь, Майо погиб в ту ночь? — набравшись смелости, спрашиваю я.
— Думаю, да, — отвечает она, не глядя на меня.
— А почему тогда не нашли тело?
— Не знаю. Может, ему стало плохо, и кто–то спрятал труп, чтобы не впутываться в эту историю.
— Но двух других–то нашли. Думаешь, он мог быть с ними?
— Не исключено. Может, он упал или сам решил броситься в По в ту ночь.
К таким же выводам пришел и Д’Авалос.
— Ты сказала, что в твоем поколении спасались те, кто занимался политикой. Ты тоже?
— Конечно. Когда Майо пропал, а Альма про меня забыла, я записалась в ИФКП[16], Альме это не подходило, — подмигивает она мне.