Узнай мистер Николс о проявившемся вдруг у Амалии Викторовны сексуальном влечении к слепому подростку, директор мгновенно вылетела бы из команды. И вряд ли дело закончилось бы заслуженным отдыхом на побережье.

Особь до сих пор ничего толком не знала о своем начальнике охраны — кто он, откуда, есть ли у него семья. Ей, по большому счету, все это было совершенно безразлично, главное — Марат Рафиков надежен, профессионален и не болтлив.

И не страдает по поводу того, что происходит с «несчастными детишками». Для него это такой же расходный материал, биомасса, приносящая внушительный доход.

За несколько лет работа Мошкинского подразделения криминальной империи мистера Николса была отлажена четко и безупречно, ни единого сбоя, ни малейшей утечки информации.

До сегодняшнего дня.

Впрочем, Амалия Викторовна совершенно не сомневалась — досадное недоразумение уже улажено. Или будет улажено в ближайшее время.

— Ну, как у нас дела? — откинувшись на спинку кресла, она спокойно наблюдала за усевшимся напротив Рафиковым.

Невысокий, жилистый на первый взгляд начальник охраны опасения никому не внушал. Но второй взгляд расставлял точки над «i». Иначе третий мог опустить почки невнимательному или наглому собеседнику.

— Непонятные у нас дела, — сухо отозвался Марат.

— В смысле? Неужели до сих пор не нашли мальчишку?

— Нет.

— То есть как? Вы все обыскали — и корпус, и территорию?

— И дом персонала, и ваш коттедж.

— Даже так? — усмехнулась Федоренкова. — Вы предполагали, что я прячу мальчишку у себя? И кстати, откуда у вас ключи от моего дома?

— Мы ничего не предполагали, мы просто обыскивали вверенную мне территорию. Всю. Вопрос о ключах считаю неуместным. Я обязан иметь беспрепятственный доступ в любую, подчеркиваю, в любую точку объекта. Это личное распоряжение мистера Николса.

— Допустим. — Интересно, а видеокамеры у нее в доме эта лысая образина тоже установила? Надо проверить. — И что насчет любой точки? Вы везде побывали?

— Если вы намекаете на бункер — да, там тоже искали. Несмотря на то что все двери были надежно заперты: и та, что ведет в подземелье, и выход наружу.

— Странно, — Амалия Викторовна вытащила из подставки карандаш и принялась вращать его тонкими ухоженными пальцами. Вестибулярный аппарат у карандаша оказался ни к черту, и его немедленно затошнило. — С дверями вообще все странно. Они заперты, а мальчишки нет. Версия об инопланетянах исключается, а это значит…

— Это значит, что мальчишке кто-то помог, — процедил Марат, катнув желваки. — И мне хотелось бы знать — кто и зачем?

— Подожди-подожди, — нахмурилась директриса, сжав карандаш так, что тот из простого стал синим, — ты что, хочешь мне сказать, что… Что Смирнова на территории нет?!

— Мои люди продолжают искать, но вероятность вашего предположения на данный момент равна девяноста процентам, — холодно отчеканил Рафиков, глядя куда-то в переносицу начальницы.

Переносице под тяжелым взглядом угольно-черных глаз было неуютно, она ерзала и морщилась. И вместе с ней ерзало и морщилось лицо директора детского дома, превращаясь в морду. Морду той твари, которая скрывалась под человеческим обликом Амалии Викторовны Федоренковой.

Вскрикнул карандаш, переломленный посередине, полетели на пол его останки, а тварь медленно приподнялась над столом и прошипела, склонившись к подельнику:

— Ты понимаешь, что сейчас сказал? Ты же подписал приговор всем нам! И то, что это в первую очередь твой прокол, мистера Николса не …! Он уничтожит все следы, всех свидетелей! Помнишь пожар в доме инвалидов, по телевизору еще репортаж был? Погибли все — и персонал, и обитатели, остались одни головешки.

— Помню, — невозмутимо ответил Марат. — Но паниковать пока рано. Мой прокол — моя проблема. Я найду пацана, а также того, кто ему помог. Но на время поисков надо прекратить выполнение заказов мистера Николса. Что там сейчас на очереди?

— Испытание побочных действий нового антибиотика.

— Ну, это процесс длительный, вполне можно отложить на пару дней.

— Пару дней? А не много на поимку слепого мальчишки? Он же успеет наболтать лишнего.

— Кому? И что он разболтает? Он ведь ничего не знает толком! Дуболом физрук говорил, что Смирнов больше всего на свете хотел найти мать. А тут вы со своим усыновлением, вот пацан и рванул.

— Да, помню, он что-то такое лепетал вчера, — проворчала особь, усаживаясь обратно. — Но прежде всего, я считаю, необходимо найти сообщника мальчишки. Того, кто смог незаметно провести его мимо твоих молодцев.

— Мимо моих он не проходил, по периметру камеры установлены, я проверял запись — все чисто. Камер нет только в одном месте. И вот это напрягает меня больше всего.

— Ты имеешь в виду бункер?

— Да. Если пацан ушел через подземелье, это совсем хреново.

— Почему? Думаешь, он понял, зачем все это оборудование? Фу ты, о чем я говорю, он же слепой! Если его и вели через бункер, он все равно ничего не видел, не понимаю твоего волнения.

— Хреново то, что о существовании подземелья знают только свои, а значит, сообщник мальчишки — один из команды.

Успокоившаяся было тварь смертельно побледнела и, сузив глаза, процедила:

— Узнай, кто это, и убери. И, как ты понимаешь, надо будет зачистить всех, с кем пересечется в пути Смирнов. Знает он хоть что-то или нет — не суть важно. Этот мальчишка сейчас — смертельно опасный вирус. Для всех.

— Я не понимаю, Кирилл, как можно ходить на концерт без гнилых помидоров, не говоря уже о тухлых яйцах?! — Тонкий длинный пальчик с аккуратными ноготками продолжал методично тыкаться в бок сидевшего за рулем мужчины.

— Ланка, прекрати немедленно! Ты же знаешь — я щекотки боюсь! — Салон «Мерседеса», конечно, просторный, но от карающего перста сидевшей рядом возмущенной Кошары Рысьевны не спрятаться.

И голубиной стаи, как назло, на пути не встречается, ноябрь все-таки, холодно, к тому же поздний вечер, вернее — ночь. Все толстые наглые птицы попрятались, дрыхнут, и отвлечь на них внимание Ланы не получится.

А то притормозил бы машинку, выпустил на стаю возбужденную даму, оливково-зеленые глазоньки разгорелись бы, вьющиеся локоны распушились, и Милана Мирославовна Красич, успешная бизнес-леди, красавица, умница и вообще, сосредоточенно погналась бы за ближайшим голубем, дабы пнуть его носком эксклюзивного сапожка в покрытую перьями ленивую задницу.

Любимая девушка Кирилла проделывала это уже не единожды. И каждый раз выбранный голубь носил вполне определенное имя. И фамилию.

Того человека, которого Лана с удовольствием пнула бы туда же, куда и голубя, но положение в обществе, объединившись с воспитанием, не позволяло.