– Но они же тяжелые, – констатировал Джон, когда они вручили мне две из шести свечей, и я постаралась взять их поудобнее.

– Да, но вы не можете войти в часовню вместе со мной, поэтому мне придется вернуться – дважды.

По счастью, я нашла дверь открытой. А лестницу хорошо освещенной, хотя закрыть за собой дверь стоило мне труда. Пока я осторожно спускалась, мне казалось, Фиренце не то поет, не то шумит внизу. Какое счастье, когда работа в радость, подумала я. Мне следует придерживаться этого убеждения в будущем, если я наберусь храбрости отказать Кристоферу. Я молилась, чтобы он в гневе не повредил нашей мастерской, потому что он обладал властью в гильдии, а у нас не было там представителя. Наверное, он не рассматривал просьбу Джила о вступлении в гильдию, чтобы я поняла, насколько нуждаюсь в нем.

– Синьор, это я, Верайна, – сказала я, почти дойдя до конца лестницы, не желая пугать его, чтобы он не брызнул краской на ангельское лицо. Но он писал не ангелов и не на потолке. На каждой из боковых стен он наметил контуры пяти женщин, каждая из них держала светильник, пять вытягивали их вперед, а пять печально держали опущенными.

– А, mi bella[31]Верайна, – нараспев сказал он, поворачиваясь ко мне от своей работы. Его подкрученные усы поднялись в приветливой улыбке. – Я слышал, что вы можете прийти.

– А я слышала, что вы рисуете ангелов на потолке, – ответила я, посмотрев вверх, а затем осторожно опустила длинные свечи на пол.

– Это потом. Сейчас я рисую пять мудрых и пять неразумных дев из Библии, да, да, из притчи самого Господа. Половина из них зажгла свои светильники, готовясь встретить жениха, а другая хотела попросить масла для светильников, но было уже поздно, и они остались в темноте, зовя: «Господи! Господи!» Это как-то связано с тайными ритуалами гильдии здесь, да?

Пока были нарисованы только лица дев и их руки, держащие светильники. Они были похожи на призраки, выступающие из белой штукатурки. Словно они поднялись из могил в крипте и прошли сквозь стену. Странно, мне вдруг вспомнилось, что Ник назвал ненавистного лорда Ловелла призраком, но я быстро прогнала эту мысль.

– Надеюсь, вы сначала сделаете мудрых, – сказала я. – Кристофер говорил, что вы можете использовать мое лицо. Если так будет, надеюсь, что для одной из мудрых.

– Конечно, конечно! Но я должен вас о чем-то спросить. – Он подошел ближе. На лице его виднелись полоски краски, точно так же он выглядел, когда рисовал мой портрет или расписывал статуи для королевы. Это придает ему довольно дикий вид, подумала я, но почему-то так он нравится мне даже больше. Кроме того, я ведь всегда обжигалась воском, капала им на одежду, на волосы, он забивался мне под ногти. Я знала, каково это, быть совершенно поглощенным работой.

– Что случилось? – спросила я, увидев, что он расстроен, но при этом колеблется. – Вам тоже тяжело работать так глубоко под землей в таком небольшом пространстве?

– Не в этом дело. Мне кажется, за мной следят. И кто-то был у моей двери ночью – пол в коридоре скрипел. Я посмотрел в замочную скважину и разглядел только черную одежду. Я закричал и распахнул дверь, и кто-то побежал вниз по гостиничной лестнице, но внизу не видели никого чужого. Дама, которая недавно нанимала нас – она была так – ах, как же это говорится? – непреклонна, чтобы я хранил ее тайну, я боюсь, что она послала кого-то присмотреть за мной, не рассказываю ли я. С вами не было ничего такого?

Меня пробрала дрожь. Боже мой, ведь он говорит о королеве.

– Нет, но я была занята и могла не заметить. Думаю, за мной никто не следил, но могу себе представить, что…

– Вы же знаете, что произошло с египтянами.

– С египтянами? Вы имеете в виду, в Библии?

– Нет, вот послушайте, – сказал он, понижая голос до шепота, хотя мы были одни. – Фараоны, египетские короли и королевы строили небольшие погребальные камеры в огромных каменных сооружениях. Но чтобы сохранить втайне от грабителей могил местонахождение тел, убивали тех, кто знал об этом, а тех, кто строил, приказывали замуровать в том же склепе.

– Что? Не хотите же вы сказать, что… эта дама… хочет заставить вас замолчать из‑за того, что вам известно?

– Возможно, это все мое воображение, но у меня оно хорошее, клянусь. У художников должно быть воображение, иначе они не художники вовсе.

Я попыталась успокоить его. Он вернулся к работе, а я поспешила подняться и выйти наружу, к повозке за очередными двумя черными свечами, а потом, увидев, что Фиренце работает, как одержимый, снова поднялась за свечами, не побеспокоив его. Парни дышали на руки и притопывали от холода, и я послала Пирса купить горячего эля со специями и жареных каштанов для всех нас. Я сказала им, что на этот раз задержусь, так как мне предстоит расставить свечи. Когда я спустилась в часовню с последней порцией свечей, художника нигде не было видно.

Я испугалась, что Фиренце расстроился из‑за того, что я недостаточно серьезно отнеслась к его опасениям. Неужели он не стал разговаривать со мной в прошлый раз из‑за того, что я не поддержала разговор о египтянах? Или он шутит со мной? Он не только исчез из этой небольшой комнаты, но погасил все лампы, кроме одной, однако лестница, как и раньше, была ярко освещена и оттуда в часовню падал свет.

Я опустила на пол тяжелые свечи. Поискала маэстро под скамейками и за этим великолепным триптихом с парящими ангелами. За ним было достаточно места, чтобы спрятаться. Как бы мне хотелось самой, укрывшись там, послушать, что действительно происходит на каком-нибудь из этих ритуалов только-для‑мужчин, но кроме пауков, за триптихом ничего не обнаружилось.

– Маэстро? Синьор Фиренце? Роберто Фиренце!

Мой голос отдавался эхом. Да, пение или разговор звучали здесь, внизу, странно. Я заметила, что боковая дверь в просторную крипту, ту самую, о которой рассказывал Кристофер, была слегка приоткрыта. Мог ли Фиренце спрятаться там? Мне казалось, что он не станет так шутить со мной, да и не было похоже, что он сегодня в подходящем настроении. Да, вещи его остались лежать здесь – открытые краски, второпях брошенная поверх палитры большая кисть из конского волоса, волоски и ручка которой измазаны краской.

Отважусь ли я войти в крипту? Возможно, он вышел туда, чтобы облегчиться или чтобы хорошенько рассмотреть помещение. Я представила себе древние гробы и памятники, покоившиеся там в огромной и молчащей темноте. И снова меня пробрала дрожь. Мне надо пойти за помощью, только я не знала, к кому обратиться. Или, по крайней мере, я могла бы взять лампу, стоящую у подножия лестницы, и отправиться в крипту искать его.

Я тряхнула головой: что за глупость. Конечно, я зря беспокоюсь. Этот полный жизни невысокий человек, конечно же, поднялся наверх, чтобы что-нибудь съесть или выпить, мы просто разминулись с ним, когда я возвращалась сюда. Мне надо было спросить, не принести ли ему еды. Он мог выйти наружу через любые двери собора и, очевидно, не хотел оставлять здесь горящие лампы на то время, что прервал работу.