Я последовала за Кахини. От майдана до Панч-Махала идти было недолго. Когда мы добрались до внутреннего дворика, моя проводница остановилась и поправила складки дупатты. Я стояла и смотрела на камни у меня под ногами. У них был мягкий цвет отшлифованного тикового дерева. В моей деревне даже в храме бога Шивы не было таких великолепных полов.

Как только мы вернулись в зал рани, Сундари сообщила мне, что госпожа чувствует себя неважно, поэтому в зал, где собирается дурбар, она сегодня не пойдет. Кахини одарила меня многозначительным взглядом, а затем опустилась на одну из подушек, разложенных вокруг фонтана. Когда Сундари ушла, я осталась стоять, наблюдая за женщинами. Четверо играли в пачиси[47], двое – в шахматы. Симпатичная девушка лет девятнадцати-двадцати с чистым лицом овальной формы жестом пригласила меня присесть к ней в уголке.

– Когда я приехала сюда, в первый день мне так же все вокруг казалось внове, – сказала она мне.

– Ты не из Джханси?

– А разве Кахини тебе не сказала? – удивилась девушка. – Мне казалось, что она первым делом расскажет тебе об этом. Я из далитов. Прежде жила в куда меньшей деревушке, чем твоя. Меня зовут Джхалкари.

Вы, полагаю, помните, что все люди в Индии делятся на четыре варны: брамины, кшатрии, вайшьи и шудры. Ниже всех этих каст, настолько низко, что о них не принято даже говорить, находятся далиты, они же неприкасаемые. Далиты рождаются на свет, чтобы заниматься работой, считающейся духовно нечистой. Это может быть как чистка выгребных ям, так и подготовка покойников к погребальному костру. Можно прожить всю жизнь, даже слова не сказав далиту. Теперь же я сидела на одной с ней подушке и разговаривала… Нет, в Барва-Сагаре мне никто не поверит. Я едва смела дышать, боясь, что воздух, который я вдыхаю, «запятнан» неприкасаемой.

Теперь я понимаю, что все это просто смешно, но вы должны понять, что в Индии такой порядок вещей длился на протяжении тысячелетий, со времени, когда была написана «Пуруша-сукта». В этом гимне излагается концепция каст. Далиты окутаны множеством суеверий. Многие считают, что под воздействием взгляда неприкасаемых киснет молоко. Дотронуться до далита – все равно что запачкаться. Разговаривать с ними – значит совершить неугодный богам поступок. Человек не становится далитом. Неприкасаемыми рождаются. Это наказание за чудовищные поступки, которые были совершены в прежней жизни. Все это часть самсары, беспрерывно вращающегося кармического колеса.

Вы, без сомнения, слышали о знаменитом Лао-цзы[48], который жил полтора тысячелетия назад в соседнем с нами Китае. Он писал: «Следи за своими мыслями, ибо они становятся словами. Следи за своими словами, ибо они становятся твоими действиями. Следи за своими действиями, ибо они становятся твоими привычками. Следи за своими привычками, ибо они становятся твоим характером. Следи за своим характером, ибо он становится твоей судьбой». Поскольку большинство индусов свято верят в судьбу, неудивительно, что они считают, будто бы далиты заслуживают то отчаянное положение, в котором очутились. Их прошлые действия определили их характер, что в свою очередь определило их теперешнюю судьбу.

Конечно, кое-кто считает все это полнейшим вздором. Рани Джханси была из их числа. Впоследствии, узнав ее лучше, я поняла, что рани считает разделение общества на касты неправильным. Это все равно что делить на касты части одного и того же дерева, а потом притворяться, будто бы листья лучше ствола. Как листья могут существовать без ствола, а ствол – без листьев?[49]

– Карма, конечно, существует, – однажды заявила рани в моем присутствии. – Лао-цзы прав. Вот только наказание за наши плохие поступки в предыдущей жизни имеет не внешнюю, а внутреннюю форму. Мы сами себя наказываем, принимая неправильные решения.

В то время, однако, сидя рядом с Джхалкари, я еще понятия не имела, кто такой Лао-цзы, и ни разу не общалась с рани на духовные темы. Тогда меня удивляло то обстоятельство, что никто в зале рани не выявляет своего осуждения при виде меня и Джхалкари, сидящих на одной подушке.

– Я первая из далитов, с кем ты разговариваешь? – спросила девушка.

– Да, – призналась я. – Но я вообще мало с кем общаюсь, так что в этом нет ничего удивительного.

Впрочем, ничего плохого не происходило. Мы просто болтали. Так я могла разговаривать с кем угодно.

– Некоторые из присутствующих, – сказала Джхалкари довольно громко, – чураются меня, хотя внешне я очень похожа на рани. Нас вполне можно принять за родных сестер. Я купаюсь в одной с ними воде, ем такую же, как они, пищу, сплю в похожей кровати, но кое-кто считает, что, поскольку я рождена среди далитов, то я грязная.

Стыдно признать, но тогда я не могла сказать, согласна ли с этими утверждениями, поэтому сочла за лучшее промолчать. Джхалкари увидела, что мне не по себе, и поспешила переменить тему разговора.

– Пока рани спит, мы можем отдыхать, – сказала она. – Послушай, как играют.

Кто-то снаружи играл на ви́не[50], но я слишком разволновалась и была напряжена, чтобы получать удовольствие от услышанного.

Вскоре пришла Сундари. Рядом с ней шла женщина в зеленом сари чандерийской[51] работы, ткань которого слегка топорщилась на животе. Кроме простой нити жемчуга и небольшого бриллиантового перстня, на ней не было других украшений. Впрочем, одной поразительной схожести с лицом Джхалкари мне бы хватило, чтобы понять: передо мной рани. Черты ее лица были почти идеальными: овальное лицо, губы, контур которых напоминал изгибы лука, длинный прямой нос… Меня поразило, что неприкасаемая и рани выглядят как сестры.

Я тотчас же вскочила на ноги. Другие женщины проделали то же самое. Пока рани шла в мою сторону, я, повторяя жест Джхалкари, сложила ладони в намасте.

– Сита Бхосале из Барва-Сагара! – обратилась ко мне рани. – Посмотри мне в глаза. Не бойся смотреть своей рани в глаза. Я не богиня.