— Конечно, мужчину, Нафа. Но у тебя тонкая натура в сочетании со страстной впечатлительностью. Разве ты не помнишь, как Хени однажды сказал, что художники — представители того пола, который нельзя назвать ни мужским, ни женским?

— Хени считал, что искусство несет в себе что-то от женственности. И все же я считаю, что в плане чувств женщина и художник — абсолютные противоположности, ибо женщина по натуре старается достичь своих целей всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, тогда как у художника нет другой цели, кроме выражения духа вещей, то есть красоты. Красота — это высшая сущность, из которой и происходит гармония окружающего нас мира.

Джедеф снова улыбнулся:

— Думаешь, философствованиями тебе удастся убедить меня в том, что ты настоящий мужчина?

Нафа стал серьезен.

— Нужны другие доказательства? — ответил он. — Хорошо, тогда, наверное, тебе следует знать, что я собираюсь жениться.

— Это правда? — Джедеф был удивлен.

Нафа чуть не захлебнулся от смеха, когда сказал:

— Неужели я так плох, что ты не допускаешь мысли о моей женитьбе?

— Разумеется, нет, Нафа. — ответил Джедеф. — Но я помню, как отец сердился на тебя за то, что ты противник брачных уз.

Нафа положил ладонь на сердце.

— Я влюбился, Джедеф, — признался он. — Влюбился — и так внезапно.

Джедеф — весь внимание — с тревогой переспросил:

— Внезапно?

— Да. Я будто птица, парил в небе, пока стрела не пронзила мое сердце и я не упал.

— Когда это случилось и где?

— Джедеф, в разговоре о любви ты не должен спрашивать о месте и времени!

— Кто она?

Он ответил с почтением, словно произнося имя Изиды:

— Мана, дочь Камади из казначейства.

— И что ты собираешься делать?

— Я женюсь на ней.

Джедеф спросил, будто подумал вслух:

— Значит, так все и происходит?

— И даже быстрее, — сказал Нафа. — Стрела, куда же деваться птице?

Воистину, любовь была удивительной сущностью. Джедеф разбирался в искусстве, учениях древних мудрецов и владении оружием, но любовь оставалась для него загадкой. А как же иначе, ведь ей в одно мгновение удалось сразить его брата! Между тем молодой человек почувствовал, как внутри него разгорелось желание испытать нечто подобное, а душа улетела куда-то в дальние края.

— Счастливая судьба повелела, чтобы я преуспел в жизни как художник, и господин Фани пригласил меня украсить его приемную залу. Некоторые из моих картин оценили в десять золотых, хотя я отказался продать их. Взгляни-ка!

Джедеф повернул голову туда, куда указывал Нафа, и увидел миниатюрное изображение девушки-крестьянки на берегу Нила на фоне заката. Словно пробудившись от красоты этой картины, которая вернула его в реальность из страны грез, юноша медленно подошел к ней и остановился на расстоянии вытянутой руки. Нафа заметил его изумление и был очень доволен собою.

— Видишь, какие на этой картине цвета и тени? Ты только посмотри на Нил, на горизонт! — восклицал он.

— Просто попроси меня смотреть на крестьянку! — прошептал Джедеф.

Разглядывая свое произведение, Нафа сказал:

— Моя кисть увековечила течение Нила, в котором чувствуется великое достоинство и гордость.

Джедеф, не обращая внимания на слова Нафы, шептал:

— О боги… Такое легкое, гибкое тело, стройное и прямое, словно копье!

— Посмотри на поля и на склонившиеся злаки, по которым можно увидеть… — продолжал художник.

Юноша, будто вовсе не слыша брата, бормотал:

— Как великолепно это смуглое лицо. Оно подобно луне!

— … что дует южный ветер! — не унимался Нафа.

— Как прекрасны эти темные глаза! У них такое неземное выражение!

— В этой картине есть не только радость. Обрати внимание на закат! Одним богам известно, каких усилий мне стоило добиться таких оттенков.

Джедеф смотрел на брата с изумлением.

— Она живая. Нафа, я слышу ее шепот. Как ты можешь обитать под одной крышей с ней?

Художник потер руки.

— Я собираюсь выручить за нее десять золотых.

— Эту картину нельзя продавать, — резко сказал Джедеф.

— Почему?

— Потому что она моя, даже если мне придется отдать за нее свою жизнь!

Нафа расхохотался:

— О, пора юности нашей! Ты будто ярко горящий огонь и прыгающее до небес пламя. Ты наделяешь душой камни, цветы и воду. Ты безудержно обожаешь иллюзии и грезы, путаешь мечты с явью…

Джедеф покраснел и замолчал. Нафа сжалился над братом и сказал:

— Приказывай же, о солдат!

— Эту картину нельзя продавать, Нафа, — юноша умоляюще сложил ладони.

Нафа снял миниатюру и подал брату.

— Дорогой Джедеф, она твоя. Можешь любоваться ею сколько захочешь.

Молодой человек нежно взял ее — так, словно это было его собственное сердце, и поблагодарил:

— Спасибо, Нафа!

Довольный художник сел обратно на свой стул, а Джедеф застыл на месте, не сводя взгляд с лица крестьянки. Спустя какое-то время он спросил:

— Как придуманный образ может настолько зачаровывать?

— Это не вымышленное создание, — спокойно ответил Нафа.

Сердце Джедефа чуть не остановилось… Он еле вымолвил:

— Ты хочешь сказать, что эта девушка существует на самом деле?

— Да, — кивнул брат.

— Она… она похожа на ту, что на твоей картине?

— Возможно, в жизни она еще прекраснее.

— Нафа! — вскричал Джедеф. — Ты знаешь ее?

— Видел пару раз на берегу Нила.

— Где?

— К северу от Мемфиса.

— Она всегда ходит туда?

— Девушка приходила после полудня в компании своих сестер. Они сидели, играли или купались, а с заходом солнца исчезали.

— Они все еще приходят туда? — спросил Джедеф.

— Не знаю. Я там не был с тех пор как закончил картину.

Джедеф был потрясен:

— Как же так?

— Я поклоняюсь красоте, но не люблю ее.

Джедеф задал следующий вопрос:

— Где именно ты видел ее?

— К северу от храма Аписа.

— Думаешь, ее можно там встретить?

— И по какой же причине, о офицер, ты все это спрашиваешь?