Было высказано предположение, что те исторические рассказы «Планов Сражающихся царств», которые в соответствии с действительным положением дел именуют будущего Ши-хуанди просто «циньским ваном», должны были быть написаны до 221 г. до н. э.[288]. Однако ввиду того что соображения, лежащие в основе данной гипотезы, весьма умозрительны, этот terminus ante quem non для вышеупомянутых рассказов не кажется нам достаточно надежным. Другое дело с датировкой материалов, в которых упомянут титул «Ши-хуанди» или «Ши-хуан». Их составление можно с несомненностью отнести ко времени после объединения Сражающихся царств под властью дома Цинь. К тому же существует весьма правдоподобное утверждение, что определение ши (первый) было введено в этот титул только после смерти его носителя[289]. Значит, составление этих материалов было начато, по-видимому, не ранее 210 г. до н. э.

В ходе специального изучения установлено сравнительно позднее происхождение и содержащегося в разделе «Планы царства Чжао» комплекса исторических рассказов, в которых описывается политическая борьба вокруг военной реформы Улин-вана. В этих рассказах упоминаются локализуемые на территории современного Вьетнама племена оуюэ[290] и государство Дау[291], которые, по мнению современных исследователей, стали известны китайцам не ранее чем в конце Цинь — начале Хань[292]. Таким образом, содержание данного раздела свидетельствует о достаточной длительности процесса сложения источников «Планов Сражающихся царств», протекавшего, по-видимому, на протяжении всего III и начала II в. до н. э.

ГЛАВА IV

«ПЛАНЫ СРАЖАЮЩИХСЯ ЦАРСТВ» КАК ИСТОРИЧЕСКОЕ СОЧИНЕНИЕ И ПАМЯТНИК ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКИ

Из приведенных в предыдущей главе наблюдений явствует, что даже в тех случаях, когда речи и беседы правителей, высших сановников, дипломатов и военачальников, представленные в исторических сочинениях периода Восточного Чжоу, по-видимому, восходили либо к кратким документальным записям, либо к устойчивой устной традиции, передававшей из поколения в поколение суть высказываний того илив иного лица, содержание этих речей и бесед не было идентично содержанию «произнесенных» оригиналов. Более того, в «Планах Сражающихся царств» есть речи, которые ввиду ряда хронологических, географических и других неувязок, обнаруженных в их тексте исследователями, никак не могли быть произнесены теми лицами, в уста которых они вложены. В мировой историографической традиции такого рода «фальсификации» не являются редкостью. Известно, что большинство речей в произведениях греческой и эллинистическо-римской исторической литературы, так же как и псевдоисторические речи новой софистики, несомненно вымышлены. Было бы по меньшей мере наивным требовать от анонимных создателей текстов, собранных Лю Сяном, чтобы все речи, которые они заставляли произносить разных лиц, соответствовали речам, действительно ими произнесенным. Весь вопрос в том, какое значение имело историческое содержание этих речей, кем и для чего они были написаны.

Ответ на второй вопрос был дважды предложен Ци Сы-хэ. В одном случае он касался лишь комплекса речей Су Циня и Чжан И: «Обращенные к [правителям] шести царств речи [Чжан] И и [Су] Циня, которые приведены в "Планах Сражающихся царств", весьма часто касаются событий, имевших место после [смерти двух дипломатов]. Должно быть, это не собственные сочинения [Чжан] И и [Су] Циня, а фальсификации тех, кто в более позднее время упражнялся в рассуждениях о [союзах] цзун и хэн, о достоинствах и недостатках»[293]. В другом — он распространил это утверждение на более широкий круг текстов, представленных в рассматриваемом памятнике: «"Планы Сражающихся царств" не только не являются сочинением одного автора, но содержащиеся в них рассуждения странствующих ученых по большей части восходят к подражаниям [сочинителей] из "школы цзун-хэн", а не к речам тех людей, которым они приписаны»[294].

Таким образом, Ци Сы-хэ, развивая традиционную точку зрения, восходящую к авторитету Чао Гун-у, утверждает, что источники «Планов Сражающихся царств» вышли из-под кисти сочинителей из круга «школы цзун-хэн»[295].

Как известно, в ранних литературных каталогах Лю Синя и Бань Гу за термином «школа цзун-хэн» скрывалась литературная рубрика, включавшая 12 сочинений, ни одно из которых не дошло до наших дней[296]. В послесловии Лю Синя и Бань Гу к этой рубрике дается следующее пояснение: «Отрасль [литературы] представленная "школой цзун-хэн", вышла [из недр] посольского управления (Син жэнь чжи гуань)[297]. Кун-цзы сказал: "Хоть он и выучил три сотни од, но пошли его за пределы страны, не сможет самостоятельно ответить [на заданные ему вопросы]. Хотя он и много знает, но какая от этого польза?" Еще он сказал: "Ну и посол! Ну и посол!" Это значит, что ему (т. е. послу) надлежит действовать, применяясь к обстоятельствам, руководствоваться [общими] распоряжениями, а не [детальными] инструкциями. В этом его достоинство. Когда же случается, что неправедные люди становятся [послами], то начинаются коварство и обман, которые лишают их доверия»[298]. Это послесловие коренным образом отличается от тех, которые сопровождают перечни сочинений, связанных со «старыми» школами, описанными еще Сыма Танем [т. е. со «школой жу» (жу цзя), «школой дао» (дао цзя), «школой инь-ян» (инь-ян цзя), «школой фа» (фа цзя), «школой мин» (мин цзя), «школой последователей Мо-цзы» (Мо цзя)]. В них даны лапидарные характеристики воззрений, которые, по мнению Лю Синя и Бань Гу, разделяли все адепты каждой данной школы. В вышеприведенном же отрывке содержится лишь косвенное сообщение о том, что представителей «школы цзун-хэн» объединяло отношение к посольской практике. Это различие наводит на мысль, что под «школой» в последнем случае подразумевалось не определенное направление в идеологической жизни древнего Китая, не группировка политических единомышленников, а скорее комплекс тематически однородных сочинений. Значит, фигурирующий в высказываниях Ци Сэ-хэ образ безымянного сочинителя из «школы цзун-хэн» лишен сколько-нибудь определенных идеологических и политических характеристик. Выяснение этого обстоятельства не только превращает его в некую бесплотную литературную тень, но и свидетельствует об отсутствии реальных оснований для атрибуции, предложенной Ци Сы-хэ.

С совершенно иных позиций к «Планам Сражающихся царств» подошел современный американский востоковед Крамп. Его отношение к этой проблеме сложилось под влиянием ставшей уже традиционной в среде западных литературоведов-китаистов точки зрения, что все содержание рассматриваемого памятника принадлежит к области художественного вымысла и должно рассматриваться лишь как явление древнекитайской художественной прозы[299]. Суть выводов Крампа относительно характера и происхождения памятника сводится к следующему.

1. В «Планах Сражающихся царств» собраны тексты, рассчитанные на чисто риторический эффект. Эти тексты представляют собой школьные упражнения, составленные учителями риторики и их учениками по заранее заданной схеме и предназначенные для развития ловкости речи и умения изобретать доказательства[300].

2. Хотя история китайской риторики известна недостаточно, но тем не менее тип вымышленных речей, содержащихся в «Планах Сражающихся царств»,