– Не то слово… Завтра я у тебя… Или послезавтра…

И вот я примчался на улицу Горького.

– Гусь, не знаю, насколько ты поумнел, но подрос доста- точно. Как дела?

– Нормально. А у тебя?

– Отлично! Нет одной почки, завалил турнир, потерял деньги! Остальное ужасно.

Еще несколько фраз, и он берет газеты, а я смотрю телеви- зор, сидя рядом с ним. И чувство, как у собаки, когда хозяин рядом. Пусть даже не гладит, но он рядом. Он ЕСТЬ. Не как выдающаяся личность двадцатого века, являющаяся моим отцом, а просто как мой отец… Кстати сказать, я всегда стеснялся величия моего отца и никогда не пользовался привилегиями сына выдающегося родителя. Когда меня спрашивали иногда, не сын ли я того самого Таля, всегда отвечал, что мы однофамильцы. Мне казалось, что если скажу, что мой отец – тот самый Таль, то стану получать незаслуженные авансы. Не знаю, как кому, а мне это всегда было неприятно…

Потому-то и неспокойно стало у меня на душе, когда он зачастил со звонками. При этом и тональность разговоров стала минорной. Он продолжал шутить (он не мог без это- го), но шутки стали какими-то безнадежными… Как гово- рят, юмор висельника…

– Пап, как ты себя чувствуешь?

– Неважно… Зато абсцесс мой в прекрасной форме, го- раздо лучше моей игры на турнире в Испании…

– Тебе надо приехать в Израиль и подлечиться.

– Гусь, я не араб, чтобы создавать Израилю дополни- тельную головную боль…

«КАК ТАЛЯ В ИЗРАИЛЬ ПРОВОЖАЛИ»

«…Экс-чемпион мира Михаил Таль встретился с корреспондентом “Коммерсант (Ъ)” и опроверг сведения мировой прессы о своем отъезде. Начало слухам положила крупнейшая югославская газета “Политика”, первая сообщившая об отъезде Таля со слов известного советского гроссмейстера Алексея Суэтина. Затем информация перекочевала в Голландию, а потом и за океан, где в то время находился чемпион мира Гарри Каспаров. Естественно, что у чемпиона спрашивали, насколько серьезны намерения Таля. Каспаров отвечал, что серьезны, а подробную версию из- ложил в газете “Новое русское слово”: Таль тяжело болен, в Союзе его болезнь не лечится, поэтому он и уезжает в Израиль. Слова столь известного и уважаемого человека – достаточное основание для дальнейшего распространения информации. И молва об эми- грации советского гроссмейстера перекочевала в газеты Швеции и ФРГ.

Таль прокомментировал заявление Каспарова так: “Все мы знаем Гарри как гениального шахматиста. Теперь мы узнаем его и как одаренного бизнесмена и политика. Но мы даже не могли догадаться, насколько сведущ он в ближневосточной медицине…

…У меня в Израиле сын, масса друзей, я ездил туда, хочу и буду ездить впредь. Но – с обратным билетом״».

("Рижские шахматы”, 1990 г.)

Однажды Геля звонит: у отца совершенно дикое падение иммунитета. Не было печали, говорю, недоставало нам еще и этого… Продолжает: у отца какие-то изменения в формуле крови, у вас есть хорошие гематологи? Отвечаю, что у нас много хороших врачей, в том числе есть и очень хорошие гематологи, высылай факсом анализы.

Пришли анализы. Читают наши специалисты анализы и ничего в очередной раз понять не могут. У отца к тому вре- мени возникла желтуха. Не механическая! Не закупорка протока! Судя по всему, что-то типа вирусного гепатита… А ни одна из проб ничего не показывает! Мистика! Человек желтый, как лимон, а биллирубин в норме! Опять все медицинские каноны летят к чертовой матери…

Звонит он мне из Германии. Отвечаю:

– Отец! Тебе надо срочно приехать сюда…

– Ни за что! (Разговор уводится в сторону…) Как Надя? Как погода?..

Геля уже потом мне сказала, что отец боялся Израиля – вбил себе в голову необъяснимую боязнь… По самовнуше- нию, по-моему, ему равных не было… Как-то в Риге еще собрал он всех нас на улице Горького и заявляет между прочим: “Со мной все кончено. Умру месяца через три-четыре. У меня рак головки поджелудочной железы. На юг отдыхать поедете без меня”. И что? Представьте себе, что он начал терять в весе, отказываться стал от еды… В общем, стал торопиться на тот свет по собственному диагнозу. И вдруг как-то сказал: “А вы знаете, кажется, у меня нет рака головки поджелудочной железы…” И выздоровел! Вот такие он себе позволял “игры”…

Боязнь Израиля, судя по всему, была очередной талев- ской “игрой”, и я по сей день виню себя за то, что не смог поломать эту его “игру”, не смог заставить приехать в Израиль на лечение… Впрочем, кому нужны сослагательные наклонения, эти, как любил говорить отец, “культивирования остаточного образа”? Таль потому и был ТАЛЕМ, что всю жизнь играл свою игру…

25 июня 1992 года я приехал к маме в Антверпен – пого- стить.

Мама уже давно живет в Бельгии. Будучи в эмиграции, она познакомилась с немолодым бельгийцем Джо Крамарзом. Джо к тому времени был вдовцом и имел двух взрослых сыновей. Он влюбился в мою мать как-то сразу, и я его могу понять – мама моя и сегодня, в мои тридцать семь, потрясающе обольстительная женщина, в которую нельзя не влюбиться. А когда Джо узнал, что мама – бывшая жена самого Таля, он сказал, что это – судьба, что Таль – его любимый шахматист за всю историю шахмат, что познакомиться с Талем, а может быть, и сыграть с ним партию-другую – мечта всей его жизни… Короче говоря, Джо вскоре сделал матери предложение, а мечта всей его жизни не замедлила осуществиться: мама познакомила Джо с моим отцом во время какого-то турнира не то в Бельгии, не то в Голландии, и они до самой смерти Джо (а он умер от рака спустя семь лет после женитьбы на маме) оставались в приятельских отношениях и даже “сгоняли партию-другую” в шахматы…

И вот я у мамы. Я был изрядно вымотан, и мне хотелось просто пару недель ничего не делать. Был разгар лета, стояла фантастическая погода, и мама сказала: “Мы с тобой едем на побережье в Кноки. Ты поплаваешь и, наконец, загоришь”. Это меня, жителя Израиля, она увезет к морю, чтобы я загорел (!).

С мамой спорить бессмысленно, да и зачем? Кноки – так Кноки… На следующий день сели в машину и поехали на побережье. Но ни цель поездки, ни красоты бельгийско- го ландшафта не создают мне соответствующего настрое- ния, потому что все прокручиваю и прокручиваю в голове кошмарный сон предыдущей ночи: отец, плавающий в большом бассейне. Только вместо воды бассейн наполнен кровью…

Матери я, естественно, об этом не рассказываю, пытаюсь