В Уваровке Лёня для меня установил кровать на козлах с панцирной сеткой, бросил матрац, набил сеном подушку. А рядом – поставил скамейку, покрашенную яркой синей краской.

– Как в доме-музее Пермяка, – сказал он, довольный. – Ты будешь здесь лежать, а тут будут сидеть молодые уваровские писатели, читать свои рукописи…

18 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Марина, сколь неожиданны повороты Судьбы. Еще вчера я собиралась посвятить свою жизнь гусю, но обстоятельства сложились так, что мне придется посвятить ее без остатка не только гусю, но и волку.

Ирму принесли охотники в начале мая. У нас до сих пор еще отстреливают волков, и охотники получают за это премии, причем неважно – взрослый это убитый волк или волчонок. Но иногда охотники забирают живых волчат – для забавы, для любопытства, ради шика или чтобы натравливать потом на него собак (приучать к охоте). Или же просто чтоб продать. А поскольку мальчик у нас уже был (Разбой), то мы согласились взять девчонку.

Весь май Ирмушка жила за диваном. Это было логово моего волчка. Ведь очень долгое время, до двух месяцев, волчата с волчицей сидят только в логове, в глубокой норе под корнями деревьев. Иногда вылезают, если им разрешит волчица, но в основном инстинктивно прячутся. Я читала у Фарли Моуэта: когда он заглядывал в логово к семье волков, то глаза волчат светились в темноте, и светились встревоженные, взволнованные глаза волчицы.

Но волчица не тронет человека, ради жизни своих детей. У нее, наверно, только взволнованно билось сердце. Поэтому охотники очень часто забирают волчат спокойно. И это совсем несложно. Мать переживает, но в стороне. До того велик этот страх или разрыв, как пропасть, между ней и человеком.

Так к нам попала Ирма. Я надеюсь, что ее родителей не убили, а человек просто забрал щенят, пользуясь своей вседозволенностью и силой.

25 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Моя дорогая Марина!

Я, Хиддинк, лоси и страусы, весь животный мир ликует по случаю вашего рождения.

Про Ирму что-либо определенное сказать сложно, поскольку она, как будто в норе, живет у нас дома за диваном. Никто ее не трогает, потому что волк в детстве всегда неприкосновенен. И мы уважаем это право.

На чужих и даже на своих она огрызается, а детские волчьи зубки очень острые, и безбоязненно достать ее из-под дивана могу только я.

Ирма выбрала меня и доверяет – моей руке, моему запаху. Она меня выбрала, а не я – ее. У меня просто заколотилось сердце, но выбор свой сделал волк.

За диван Ирма таскает все: добыча со стола!

Один раз украла кусок масла, жутко расстроился живот, ее тошнило. Триста грамм сливочного масла, дура, съела, и я везла ее, несла на руках к ветеринару. С трудом откачали, капельницу сделали ей в лапу, и ветеринар, а она привыкла к собакам, сказала, когда кровь Ирмы пошла по вене: какая мощь! Чувствовалось, что это кровь волчья. Густая, сильная, не вмещающаяся в лечебные пробирки.

Ирма-щенок сейчас перед вами – с ворованными кусочками хлеба и сосисок, на ворованном коврике (стащила его с нашего кресла), с лохмотьями от оборванных обоев.

29 июня

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Совсем недолго я продержала ее на молоке, так быстро она перешла на мясо. Кусочки режем мелко, и в чем проявляется волк – в той жадности и бескомпромиссной устремленности, с которой волчонок бросается к мясу. Хотя никто это мясо у нее и не отбирает. Но волк есть волк, особенно в детстве: кто смел, тот и съел, в большой семье не щелкают клювом. Здесь не до дружбы и не до шуток (шутки и игры потом, на сытый живот), а еда процесс основательный, яростный и быстрый.

1 июля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Мы надели ошейник и начали потихонечку гулять. Ирму я несу на руках, но при виде чужих она забирается мне под рубашку, из-под рубашки выглядывают только ее усы и уши. Так и шествуем: впереди я с волком под рубахой, а за мной – гусь.

Иногда я опускаю ее на землю, и мы учимся ходить на поводке. Земля, трава, запахи, цветы. Потихоньку осваиваем пространство. Нагулявшись, волчик мне кладет голову под ладонь, глаза закроет, вздохнет и спит. Волчья ее голова в моей ладони. А я сижу с книжкой, караулю сон.

По вашей наводке, Марин, читаю и тоже вся в глубоком почтении и потрясении от «Моби Дика». Спасибо, что мне сказали. Ну, прям, моя книга.

Дорогу и свою территорию волчик выучил быстро. Мы все переметили и сейчас регулярно метим. Это тоже очень серьезный и очень ответственный процесс (оговорю сразу – я не вмешиваюсь, но границы наших владений охраняю).

7 июля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

На прогулках мы обычно встречаем собак, – им любопытно, но и страшно, чувствуют: что-то тут не то. Но жутко интересно: волк! Вот они следуют вдалеке за нами, не отстают. А я с Ирмой – в точности, как моя Аля со своим котом Барсом, когда несла его на руках – защищала от других котов.

Из моих разговоров со столетней бабой Сашей: «Такая липовая аллея (а это аллея Керн, Марин), и мы ходили кругом этой аллеи и гуляли. И домик няни был, и мостик горбатенький. Вот так. Собиралися, пряли. И на вечера ходили, плясали. Кого ж еще? А кого? Теперь уже никого».

– Одно старинное помнит, – говорят о бабе Саше ее подруги.

Очезрители!

21 июля

Москва

Марина – Юле

В Уваровке побыли до середины июля и вернулись в Москву – прихворнул Лев. Стали выяснять – что да как, – оказалось воспаление легких. Отвезли его в больницу в Ясенево. Лечат уже две недели, видимо, еще недельку побудет. Вернуться в Уваровку – и там отрешиться от всего земного, наверно, не получится.

Пишу роман, Юлька, куда войдет мировая история человечества, да все топчусь на берегу, никак не ринусь, очертя голову, в открытый океан.

Купила новые ролики!

23 июля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Надо вам с Седовым как-нибудь взять меня с собой на роликах, я, как когда-то Люся на коньках, проеду два метра, спою «Ландыши-ландыши» – и успокоюсь на эту тему.

1 августа

Москва

Марина – Юле

Юлька! А ты на обычных коньках-то умеешь? На которых Люся катила и пела «Ландыши»? Ей уже было за восемьдесят, когда она попросила нас с Лёвой сопроводить ее на пустынный каток у «Каширки» – в последний раз.