Радал отошёл от окна, прилёг на кровать. Спать сейчас было ни в коем случае нельзя. Радал был уверен, что и сейчас за ним следят. А Светловолосый, наверное, ждёт на берегу ручья. Встречи стали короче. Радал нервничал, да ещё Рауль должен был со дня на день прибыть на Терру по каким-то своим делам. Конечно, он заявится сюда. Конечно, снова начнутся эти разговоры… Радал сжал ладонями виски. Это как осенний дождь там, в лесу. Даже, наверное, ещё хуже.

Ну почему его стали отслеживать столь пристально? Почему сейчас, именно тогда, когда кончилось это беспросветное, абсолютное одиночество, когда он по странной прихоти судьбы начал ощущать себя настоящим, живым — впервые за годы, прошедшие после смерти Хатры?

«Что же мне делать?..»

К сожалению, в настоящее время людей в меньшей степени заботит этическая сторона вопроса, а зря! Я не хочу вверять свою жизнь и жизнь своей планеты неизвестному мне существу, которое будет иметь возможность уничтожить моих близких и меня, руководствуясь чуждой мне этической моделью.

Тира Данелэ. Осквернители чистых помыслов.

Из библиотеки Реджинальда Адветон-Вэн

Радал был прав в своих догадках: Рауль действительно встревожился, связав сны-видения с лиственной картиной. Экспериментировать с ней он больше не решался. Столь опасный предмет вернее было уничтожить, но сделать это Рауль не осмелился — слишком красива. Однако убрать из спальни пришлось. Безопасность важнее.

Не помогло. Сны становились тревожнее, ощущение опасности накатывало всё сильнее. Иногда Рауль ловил себя на мысли, что боится засыпать, но даже лучшие стимуляторы не были всесильны. Всем иногда нужен отдых. Хотя бы раз в трое суток.

Он еле держался на ногах, когда, как всегда, поздно ночью вернулся домой. Сил хватило лишь на то, чтобы стащить с себя одежду. «Выспаться. Хоть немного. Иначе я завтра вообще не встану».

Сон накрыл его почти сразу, затянул, словно в омут, и вдруг Рауль отчётливо осознал, что он уже не лежит в постели. Нет, он сидит на полу в пустой металлической камере, ему холодно и душно, шею сдавливает ошейник, где скрываются модуляторы боли. Напротив светилось окно, экрана-голограммы, и Рауль с ужасом понял, что видит в нём залитое слезами лицо Фери, мальчишки-котёнка, его давнего верного друга. Полудетское лицо уже застывало, жёлтые глаза смотрели в пустоту — мальчишку убили, ведь вина его была неоспоримой — последние годы он жил вместе с Раулем.

Всё провалилось, всё пошло прахом. Все тайны открыты, и Рауль Найрэ больше не Консул — он разоблачённый самозванец. Всё, что его ожидает, — лишь смерть, на этот раз не спастись. Смертная казнь ждала всех, кто знал его лично, зачистки охватили весь город. Военные корабли Федерации облепили планету как стая саранчи, дабы помогать Авелю Рою, бывшему государственному прокурору, а ныне Первому Консулу, держать Эвен в повиновении новым властям. Недовольных объявили вне закона и согнали в районы-резервации; на планете начался голод…

— Нарелин Эльве, ты можешь ответить на некоторые вопросы? — раздался голос из невидимого передатчика.

Рауль — он всё ещё был в этом облике — вздрогнул.

— Задавайте, — ровным голосом ответил он и поднял лицо — белое как бумага, но спокойное, каким было всегда.

— Твои действия были направлены на усиление влияния Эвена, но своими указами ты запретил многие разработки, в том числе и военные, уменьшил финансирование научных программ — и в итоге добился лишь развала производства. Это делалось с подачи твоих пособников в федеральном правительстве — блока Ива Шалеру?

— Вы искажаете факты, — ответил Рауль. — Я остановил лишь разработки, связанные с созданием оружия, запрещённого законодательством Федерации, но так, чтобы убытки в этих областях компенсировались увеличением доходов от легальной торговли. Никакого развала производства не было вовсе. Наука и промышленность Эвена находятся в хорошем состоянии, чем, увы, теперь сможет воспользоваться ваше преступное правительство. Мои действия в экономике были открытыми для наблюдателей Федерации, так что о них прекрасно знали в обоих блоках. Что-нибудь ещё?

— Ты можешь назвать свои ошибки в управлении государством?

— Главная моя ошибка очевидна всем. Вы.

— А спасти кого-то из своих друзей ты не хочешь?

— На вопросы личного свойства я отвечать не буду. Это вас не касается.

— Ты согласен с предъявленными обвинениями? Убийство подлинного Рауля, захват власти, превышение должностных полномочий, убийство членов правительства и граждан Эвена, шпионаж в пользу Вирджи, преднамеренные действия с целью развала экономики, военного производства и науки?

Рауль спокойно смотрел в экран.

— Я признаю, что убил подлинного Рауля, но сделал это в целях самозащиты — иначе он убил бы меня. Я признаю, что сплавил его личность со своей и занял его место. Все мои действия на посту Первого Консула оставались в рамках законов Эвена и были направлены к тому, чтобы превратить Эвен из рассадника криминала и работорговли в общество, достойное называться человеческим. Шпионаж, разумеется, моими спецслужбами вёлся так же, как вёлся он и ранее и будет вестись вами. Остальные обвинения — ложь.

— Ты хочешь что-нибудь сказать пришедшему к власти правительству?

— Диктатура не может быть вечной. Ваша власть не имеет будущего.

— Завтра будет казнён твой главный пособник — Клео Найрэ. Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Ничего.

— И ты ничего не хочешь предпринять, чтобы оправдаться?

— Зачем? Это бессмысленно. Вы ведь всё равно не собираетесь оставлять меня в живых, а свою совесть я буду оправдывать не перед вами.

— Перед кем же, интересно знать?

— Перед тем Единственным, кто имеет право судить.

— Ты хочешь попросить у кого-нибудь прощения?

— Да. — Рауль помолчал, прикрыв глаза. — У тех, кого я не смог спасти. Впрочем, теперь они всё равно не увидят эту запись.

— Ты хочешь что-нибудь сказать жителям Эвена напоследок?

— Будьте людьми, а не покорным быдлом в руках мерзавцев.

— У тебя есть какие-нибудь пожелания?

— Есть. Принесите мне гитару.

— Зачем? — удивился голос.

— Раньше играть мне не позволял статус, — ответил Рауль. — Теперь можно.

Кажется, прошла целая вечность, заполненная лишь музыкой, сутки или двое. Рауль играл на гитаре старые песни, пытаясь забыть обо всём. Время вновь возобновило свой ход, лишь когда дверь неожиданно открылась и в камеру вошёл Авель Рой. Он надменно сложил руки на груди. Красивое лицо исказила усмешка.