Они попытались связаться с Киншасой по радио, чтобы сообщить Карлу Джонсону и остальным, что эпидемия уже достигла своего пика. Неделю спустя они все еще пытались установить радиосвязь, но не смогли дозвониться. Они вернулись в город Бумба и стали ждать у реки. Однажды над головами прогудел самолет. Он сделал один круг над городом и сел, и они побежали к нему.

В больнице Нгалиема в Киншасе медсестру Майингу поместили в отдельную палату, куда можно было попасть через нечто вроде пустой комнаты – серой зоны, где медсестры и персонал должны были надеть биозащитное снаряжение, прежде чем войти. За Майингой ухаживала южноафриканская врач Маргарета Айзексон, которая сначала носила армейский противогаз, но на тропической жаре он становился все более неудобным. «Я этого не вынесу, – думала она. – Удивительно будет, если я выйду из этого живой». Это заставило ее вспомнить о собственных детях. Она подумала: «Мои дети выросли, они больше не под моей ответственностью». И она сняла маску и оказалась с умирающей девушкой лицом к лицу.

Доктор Айзексон сделала все возможное, чтобы спасти Майингу, но она была так же беспомощна перед вирусом, как средневековые врачи перед лицом черной чумы. («Это было не похоже на СПИД, – вспоминала она позже. – По сравнению с этим СПИД – детская забава».) Она давала сестре Майинге сосать кубики льда, что помогало облегчить боль в горле, и дала ей валиум, чтобы попытаться отогнать предчувствие того, что ждет ее впереди.

– Я знаю, что умираю, – сказала ей Майинга.

– Чепуха. Ты не умрешь, – отвечала доктор Айзексон.

У Майинги началось кровотечение изо рта и носа. Оно было не сильным, но кровь капала и текла, не останавливаясь и не сворачиваясь. Это было геморрагическое кровотечение из носа, которое не прекратится, пока не остановится сердце. В конце концов доктор Айзексон сделала ей три переливания цельной крови, чтобы восполнить потерю от носового кровотечения. Майинга оставалась в сознании и была подавлена до самого конца. На заключительном этапе ее сердце начало бешено биться. Эбола вошла в ее сердце. Майинга чувствовала, как сердце колотится в груди, и это ее невыразимо пугало. В ту ночь она умерла от сердечного приступа.

Ее палата была испачкана кровью, и еще оставался вопрос о двух палатах монахинь, все еще запертых и забрызганных кровью. Айзексон сказала служащим: «От меня теперь будет мало толку», и взяла ведро и швабру, чтобы вымыть комнаты.

Медицинские бригады рассредоточились по Киншасе и сумели обнаружить 37 человек, непосредственно контактировавших с Майингой в то время, когда она бродила по городу. Они установили два биоконтейнментных изоляционных павильона в больнице и закрыли людей на пару недель. Они завернули трупы монахинь и медсестры Майинги в простыни, пропитанные химикалиями, затем дважды завернули мумии в пластиковые пакеты и поместили каждую в герметичный гроб с завинчивающейся крышкой и провели похороны в больнице под наблюдением врачей.

Карл Джонсон, ничего не слышавший от команды врачей, находившихся выше по реке в Бумбе, задумывался, живы ли они, и предположил, что вирус вот-вот распространится по городу. Он организовал на корабле плавучий госпиталь и пришвартовал его в реке Конго. Это был изолированный корабль для врачей. Город станет горячей зоной, а плавучий корабль – серой зоной, убежищем для врачей. В то время в Заире жили около тысячи американцев. В Соединенных Штатах 82-я воздушно-десантная дивизия ВВС США была приведена в боевую готовность и готова эвакуировать американцев по воздуху, как только в городе начнут появляться первые случаи заболевания Эболой. Но, к странному и удивительному облегчению Заира и всего мира, вирус так и не распространился по городу. Он осел на верховьях реки Эбола и вернулся в свое укрытие в лесу. Возбудитель Эболы, казалось, не был заразен при контактах лицом к лицу. Казалось, что он не может передвигаться по воздуху. Никто не заразился вирусом от сестры Майинги, хотя она тесно контактировала по меньшей мере с 37 человеками. Она разделила с кем-то бутылку газировки, и даже этот человек не заболел. Кризис миновал.

Сентябрь 1987 года

Кардинал

Как и в случае с Эболой, тайное убежище марбургского агента было неизвестно. После случаев Шарля Моне и доктора Шема Мусоке вирус Марбург исчез из поля зрения, и никто не мог сказать, куда он делся. Казалось, он исчез с лица земли, но вирусы никогда не исчезают, они только прячутся, и Марбург продолжал циркулировать в каком-то убежище, в животных или насекомых в Африке.

Во второй день сентября 1987 года, около ужина, Юджин Джонсон, гражданский эксперт по биологической опасности, прикрепленный к USAMRIID, стоял в зоне прибытия пассажиров за таможенными воротами в Международном аэропорту Даллеса, недалеко от Вашингтона. Он ждал рейса KLM из Амстердама, на борту которого находился пассажир, прибывший из Кении. Через таможню прошел человек с рюкзаком, и они с Джонсоном кивнули друг другу. («Я не буду упоминать имя этого человека. Скажем так, он был кем-то, кого я знал и кому доверял», – объяснил мне Джонсон.) Мужчина положил сумку к ногам Джонсона, расстегнул молнию и вытащил ком из банных полотенец, обернутых вокруг чего-то. Сняв полотенца, он показал картонную коробку без надписей, обмотанную скотчем, а затем протянул коробку Джонсону. Им почти нечего было сказать друг другу. Джонсон вынес коробку из здания аэровокзала, положил ее в багажник своей машины и поехал в Институт. В коробке была сыворотка крови десятилетнего датского мальчика, которого мы будем называть Питер Кардинал. Он умер примерно за день до этого в больнице Найроби с сочетанием экстремальных симптомов, наводивших на мысль о неизвестном вирусе 4-го уровня.

По дороге в Институт Джонсон размышлял, что же ему делать с коробкой. Он намеревался стерилизовать ее содержимое в духовке, а затем сжечь. Просто сварить его, сжечь и забыть. Большинство образцов, поступивших в Институт – а образцы крови и тканей постоянно прибывали со всех концов света, – не содержали ничего необычного, никаких интересных вирусов. Другими словами, большинство образцов были ложными сигналами тревоги. Джонсон не был уверен, что хочет тратить время на анализ сыворотки крови этого мальчика, если, по всей вероятности, в ней ничего не найдется. К тому времени, когда он въехал в ворота Форт-Детрика, он решил заняться этим. Он знал, что из-за работы большую часть ночи проведет без сна, но это нужно было сделать немедленно, пока сыворотка крови не испортилась.

Джонсон надел хирургический костюм и резиновые перчатки и отнес коробку в отдел наблюдений третьего уровня отделения Эболы, где открыл ее, обнаружив массу гранул из пены. Из этих гранул он выудил металлический цилиндр, запечатанный клейкой лентой и помеченный символом биологической опасности. Вдоль стены тянулся ряд шкафчиков из нержавеющей стали, из которых торчали резиновые перчатки. Это были шкафчики 4-го уровня биологической безопасности. Они изолированы от внешнего мира и позволяют работать с горячим агентом внутри них, пользуясь резиновыми перчатками. По конструкции эти шкафы были похожи на шкафы безопасности, которые используются для обработки деталей ядерной бомбы. Эти шкафы были сконструированы так, чтобы люди не вступали в непосредственный контакт с природой. Джонсон открутил несколько винтовых гаек, открыл дверцу шкафа и положил внутрь металлический цилиндр. Он закрыл и плотно запер дверь.