Затем козла Толика дальняя родня из Акатуйской тайги маралы муж с женой, проездом, приехали сдавать рога мужа (а жена-то, жена, скромница, по виду и не скажешь, но рога выросли ветвистые), это, считая самое именинницу, еще четверо.

И еще трое были взрослые дети маралов, все самки на выданье, Алюль, Булюль и Хиштаки Саританур, одеты в спортивную форму якобы «Рибок», вид базарный.

А шестнадцатая волк Петровна, смотрит по сторонам и думает, куда попала и где хахали.

Темы для разговоров были про воспитание, дети сидели мрачные после оплеух бабы Маланьи, коза Машка говорила «Ничего, еще картофельные очистки остались и силосу два ведра, сена полные сушила», (утешала волка Петровну, надо думать), маралы трескали в пять горл и хвастались, где и почем принимают панты, при этом два раза муж с женой сцепились на эту тему, в какой приемный пункт идти, в результате жена не пожалела задних копыт, Козловы дети, собравшись полукрутом, делали свои ставки и т. д.

Причем самки Алюль, Булюль и Хиштаки Саританур тоже отца не защитили, только сказали по одному разу громко «ну ма» (с носовым произношением).

Волк Петровна от души, по-бабьи, пожалела марала Константина, особенно когда он взревел и схватился за рога, кусок оказался отломан.

Его жена марал Роза усмехнулась, а волк Петровна повела Константина к рукомойнику, причем марал всю дорогу мычал «клей, клей».

Оказалось, у него и так рога уже были слеплены в трех местах.

Вот такой выдался праздник.

А ведь волк Петровна из присутствующих хотела выбрать себе хахаля, и на тебе, пришлось варить клейстер и весь вечер склеивать рог маралу Константину, причем марал Роза не принимала ровно никакого участия, смотрела телевизор, а дети пошли на улицу играть теперь в сопли.

И даже когда рог был приклеен, марал Константин не сказал ни спасибо, ни начхать, а поскакал смотреться в зеркало с криком «Роза, Роза, смотри, рог!»

Причем он не выговаривал букву «р» и жену называл «Оза».

Волк Петровна, однако, пришла домой под утро, как нормальная баба, у которой есть хахаль с хатой (засиделась у козы Машки, уложили детей, курили, мыли посуду).

В результате волк Петровна столкнулась с мужем волком Семеном Алексеевичем у замочной скважины.

Это был миг торжества.

Однако волк Семен Алексеевич понял все однобоко, что его ходили искать, и стал бормотать, воротя дуло на сторону, что засиделись на обсуждении, компьютер завис, ключ унесла с собой референт овца Римма и нечем было запереть, пока вызывали Римму и т. д.

Но в ответ на это волк Петровна возразила, что тоже хотела в три часа ночи поймать машину, но подумала об опасности, ожидающей ее на ночном шоссе, и попросила себя проводить до угла Пушкинской пешком.

Волк Семен Алексеевич, все так же дыша в сторону, деликатно открыл дверь своим ключом и пропустил волка Петровну с уважением вперед как джентльмен.

Волк Петровна была отомщена.

Однажды кондор Акоп ел манную кашу.

Мимо (по клюву) пробирался микроб Гришка Нептун, который давно не плавал в океане.

Гришка Нептун нырнул, но каша была горячая, и от неожиданности микроб мощно закричал «пожар», а пролетавший неподалеку комар Стасик немедленно набрал по телефону «01».

Приехали пожарные, жук-солдат Андреич во главе роты солдат, лесных клопов.

Лесные клопы стали заливать кашу холодной прудовой водой из рукава, кондор Акоп сидел над тарелкой разиня рот и ничего не мог понять, зато микроб Гришка Нептун наконец поплавал, только вода была мутноватая, везде болтались айсберги: манна, она и есть манна.

Кондор Акоп холодную кашу есть не стал, снялся и улетел, а солдаты-клопы стащили сапоги и тоже пошли купаться, чтобы каша не пропадала даром.

Гиена Зоя с головной болью пришла домой и рассказала в семье буквально следующее: молодой ежик Витёк оскорбил ее, сказал «гони домой, кастрюля», и еще сказал, «бабушка, ты че, мышь белая, тормозишь тут, ты догоняешь, что я тебе всю репу порюхаю, безумно будешь сожалеть», что-то в таком плане.

Молодой сын Зои, гиена Дима, начал глухо ворчать (глаза красные) и спросил:

— Опять буром перла? Ты чего возникаешь? Че он тебе сделал?

— Он, — задыхаясь от слез, с рукой на сердце, объяснила гиена Зоя, — спички зажженные бросал где у нас парикмахерская, моли Нинке парикмахеру все некогда подобрать, тоже чудила хорошая, так он прямо в очески вжик, вжик.

— Ну и че, — сказал гиена Дима, — ты что назидалово всем лудишь? Ты слегка синяя, что ли?

— Пожар ведь у нас будет, — сказала гиена Зоя тонко, первым сопрано.

Остальные, собака Гуляш, гиены-дети и мать гиены Зои, старушка гиена Мехметовна, неловко молчали.

— Всюду ходишь, кишки наружу, — возбужденно сказал гиена Дима. — Как начистят тебе умывальник, тогда врубишься.

Молодой гиена Дима в этот момент выглядел ужасно: он и так не удался, видимо, пошел в Гуляшовых предков, какая-то помесь пуделя, но волос рос прямой, неровный и клоками, в бабушку Мехметовну.

Собака Гуляш внезапно лег и накрылся газетой.

Младшие сгрудились у телевизора, шла «Половая жизнь животных», университет миллионов.

— Он еще сказал, — звонко произнесла гиена Зоя, — что позвонит солнцевским ребятам, говорит, отпишешь им, бабуля, квартиру.

— О какой, — сказала бабушка гиена Мехметовна и зевнула, хлопнув лапой по зубам. — Он чей?

— Ежика Гарика сын и Стеллы Е. Да я к ним ходила, они удивились, говорят, наш сын таких и слов не знает, — сказала гиена Зоя, вся пятнистая от переживаний.

— Он в нашей школе учится, в седьмом классе, этот ежик Витька, — пролепетала младшая, гиена Гаяне. — Двоечник.

— Двоечник? — сказала гиена Зоя. — Двоечник. Семиклассник.

Внезапно у нее отлегло от сердца.

— Да у солнцевских таких довесков шарят, — возбужденно прохрипел гиена Дима. — Позвонит он им.

Шерсть у него встала дыбом, как у настоящего пуделя.

— Как он мать защищает, — похвалила его бабушка гиена Мехметовна. — Пополнение растет.

Вся пятнистая, гиена Зоя прошла спокойно, взяла гитару и завыла «Я помню вальса звук прелестный». Собака Гуляш дернулся под газетой. Надвигалась ночь, пора было на репетицию хора гиен.

Как-то раз пом. режиссера мышь Софа так зачиталась, что буквально не могла вздохнуть, сидела ночью одна на кухне над книгой, не замечая, как летит время.

Муж мышь Василий спал как убитый, дети во сне попискивали, дивная пора, время ночь, а мышь Софа читала и размышляла, мечтала, кстати, и улетала мыслью за горизонты, и все хотела побудить мужа мышь Василия поделиться с ним прочитанным.