Кто-то из моделей попал в больницу из-за передозировки героина. Кто-то собирался «крутануть» спонсора, а нарвался на уголовного авторитета. От новомодных таблеток для похудения кружится голова. Пластические хирурги окончательно обнаглели. Используют нелицензионные препараты, после применения которых возникают жуткие фиолетовые отеки.

Катин мобильник запел «I will always love you»,[11]и Тома с Сергеем скептически переглянулись.

– Детка, я расцелую тебя всю, с головы до ножек, – страстно зашептал Сергей.

Тома хихикнула и кивнула:

– Оу йес! Бросай своего студента, девочка!

Катя быстро вышла из-за столика. Разговаривать с Васей под такой аккомпанемент не хотелось.

– Ты где? С кем? Когда вернешься?

– Солнышко, не ревнуй, – Катя оправдывалась и ловила себя на мысли, что ей все меньше и меньше хочется это делать.

Вася не понимал, что в три часа ночи можно возвращаться с работы. Или вот сейчас: ругается по поводу того, что она зашла в кафе. Так невозможно же ни с кем не общаться! Тот же Сережа подсуетил ей недавно классный показ. Минут пятнадцать по сцене ночного клуба походила – а заплатили, как за день работы на Неделе высокой моды.

– Я тоже тебя люблю, – пробормотала Катя и нажала на кнопку отбоя.

Расстроенная несправедливыми упреками, она слегка заплутала среди многочисленных столиков кафе и подошла к Томе и Сереже не с той стороны, откуда уходила. Они сидели к Кате спиной и ничего не замечали.

– В Париж ее берут. Ну, надо же! Ни кожи, ни рожи, – тараторила Тома. – Вешалка несчастная.

– И фригидная, судя по всему.

Катя демонстративно закашляла.

– А что? А мы ничего! Мы Арину обсуждаем. Кать, ну скажи – у Ивановой ни кожи, ни рожи.

Катя села на стул и залпом допила минералку. Арина – красивая девушка. Но сейчас Тома с Сережей обсуждали не ее, а именно Катю.

«Как тяжело жить в постоянной атмосфере сплетен и зависти. А ведь эти двое считаются моими друзьями», – подумала Катя и знаком подозвала официанта.

– Я, пожалуй, выпью чего-нибудь.

Сережа оживился:

– Это правильно. А потом в нумера.

– Втроем!

Катя рассмеялась:

– Ребята, вы бы лучше молчали. Вы так умнее кажетесь. Серьезно!

Гарш, «Бель Респиро», 1920 год

Великий князь Дмитрий, кузен,[12]как называли его русские дамы, Митя, как звала его Габриэль, всегда просыпался далеко за полдень. Габриэль никак не могла понять, почему она, заслышав пронзительный птичий клекот, пробуждается с первыми лучами солнца, а Митя продолжает невинно посапывать.

Митя… Спящий, он особенно красив. Безмятежный ангелочек. Длинные ресницы, русые кудри, очень правильный, четко очерченный рот. Какая нежная, с легким румянцем, кожа. Совсем мальчик. Но этот мальчик – убийца.

…Митя никогда не рассказывал Габриэль о том, что произошло в гарсоньерке Феликса Юсупова, но такое разве скроешь. Все газеты писали – князь Дмитрий был в числе заговорщиков, это его автомобиль увез Rasputin, простого сибирского muzika Григория, отравленного, израненного, к ледяным водам реки, где тот встретил свою смерть.[13]Убийство сделало Митю русским героем. Его поклонники даже предлагали ему бежать перед отправкой на персидский фронт, не опасаясь гнева Николая II, решившего таким образом покарать своенравного кузена. Но Митя отказался и тем самым спас себе жизнь. Кто знает, что сделали бы с ним эти ужасные большевики. Нет, вначале для него все складывалось неплохо. Приехав во Францию, он сумел получить деньги за удачно проданный по его распоряжению особняк в России, поселился в лучшем парижском отеле «Ритц». Русские всегда были транжирами. К тому же Митя не сомневался: большевики – это ненадолго.

…Габриэль выскользнула из постели. И уже собралась отправиться в ванную, как ее взгляд зацепился за висящую на стуле сорочку Мити, украшенную вышивкой у ворота. Нет, ее внимание привлекла не вышивка. Хотя она очень эффектна. Габриэль теперь точно так же украшает платья и даже пальто. Одежда Мити вдохновила ее на целый ряд нововведений, пришлось открыть даже специальное ателье для вышивальщиц.

«Ну, конечно, – с облегчением подумала Шанель, выяснив причину своего беспокойства. – Портниху не обманешь. Маленькая дырочка на сорочке».

Она достала из стоящего на столике несессера нитки и иглу и быстро заштопала рубашку. Митя очень горд. Попытки подарить новую одежду обижали его до глубины души. У Габриэль разрывалось сердце, когда она видела, как Митя тайком подкладывает в протершиеся до дыр ботинки газету.

На лестнице, ведущей в сад, бузили дети Игоря Стравинского. Габриэль с удовольствием провела рукой по светлым головенкам отпрысков композитора. В ее доме теперь много русских. Кухарка научилась печь блины, которые подает на завтрак с непременной икрой, а Габриэль, после многочисленных уговоров гостей, даже попробовала vodka из большого хрустального штофа.

– Dobroje utro! – громогласно раздалось из-за зарослей гортензий.

Это уже был ритуал. Лакей Мити Петр, огромный, как и все русские, каждое утро грел в саду samovar, а потом садился на скамью возле большого кедра. Ему нравился кедр, потому что он напоминал Россию, и не нравилось, что на горизонте виднеются очертания Парижа, проколотые тонкой иглой Эйфелевой башни.

– Dobroje utro, Пьер, – старательно выговорила Габриэль и присела на краешек шезлонга. – Митя все еще спит. Он такой соня!

Лакей отлично говорил по-французски.

– Великому князю надо. Грудь у него слабая, чахоточная. А здесь у вас хорошо. Тепло. Только… – Петр запнулся, но потом все же решился продолжить: – Дом у вас чудной. В России ставни красят в белый цвет.

Габриэль обернулась на «Бель Респиро»: бежевые стены, серая крыша, черные ставни. Черный – цвет траура. Боя больше нет… Она давно перестала пугать друзей мрачным молчанием. Старательно делает вид, что весела, и даже завела себе молодого любовника. Митя моложе, намного моложе ее. Но это совершенно ничего не значит. Душа в сумерках. На принадлежавшей прежде Габриэль вилле вообще все комнаты были затянуты черным крепом. Потом она распорядилась сменить его на розовый. И в конце концов продала «Миланезу», потому что ее комнаты помнили шаги Артура, и Габриэль казалось, что они вот-вот раздадутся вновь… Единственное, перед чем бессильны краски, бессилен костюм, – это горе. У него один цвет. В «Бель Респиро» черные ставни.