Смысл парадокса, по крайней мере, в том виде, как учили нас, заключается в том, что разум не ограничивается банальной механикой. Между внешним обличьем Мысли и Мыслью как таковой есть большая разница. Китаец думает, что за стеной обитает разумное существо, с которым он, собственно, и общается. В этом-то и заключается его ошибка. За стеной всего лишь сложнейшая система рычагов и воротов, посреди которой сижу я, и, ровным счетом ничего не понимая, следую инструкциям из книги. Именно это ты и есть. В моем восприятии ты — «Китайская комната».

— Я тоже считаю себя «Китайской комнатой», — отозвался Арт, — и именно поэтому твой пример неудачен.

Адам воззрился на робота, дожидаясь объяснений.

— Не понял. — Форд теперь говорил тише, а в его голосе слышалось больше уважения, словно человек догадывался, что они вместе с андроидом приближаются к определенной, крайне важной точке, после которой возвращение на прежние позиции станет невозможным.

— Я бы мог тебе объяснить, но, мне кажется, ты не захочешь меня слушать, — Арт на этот раз говорил нежно, ласково, внимательно вглядываясь сопернику в глаза. — Ты слишком умен, чтобы отмахнуться от моих объяснений, а единожды их услышав, больше не сможешь относиться ко мне как к машине. Это окажется для тебя крайне тяжким испытанием. Так что, пожалуй, мне следует дождаться того момента, когда ты будешь готов их услышать. Кто знает, если я буду ждать достаточно долго, может, ты и сам, своим умом, отыщешь ответ.

— Поступай как знаешь, — буркнул Форд.

— Нет, я хочу, чтобы решение принял ты.

— Тогда я желаю выслушать твои объяснения.

— Уверен?

— Уверен, — ответил Адам, немного помедлив.

— Ладно, — кивнул Арт. — В первом послании, которое ты получаешь от китайца, написано следующее: «Я собираюсь сжечь твой дом». Теперь скажи мне. какой ответ на это дает система, этот механизм воротов и рычагов?

— Неважно, — откликнулся Адам. — Главное, что ответ имеет смысл. Для объяснения сути парадокса большего и не нужно.

— Ошибаешься, — поправил его Арт. — Требуется нечто большее. Существует бесчисленное множество вариантов ответа, которые при этом имели бы смысл. Я мог бы начать блефовать: «Валяй, поджигай, я уже устал здесь сидеть», мог бы попытаться напугать: «Не напрашивайся, а не то выйду и надаю тебе по заднице», мог бы попытаться отвлечь китайца: «Почему ты хочешь поджечь мой дом?» Может, помогли бы мольбы? «Пожалуйста, только не поджигай дом, я сделаю все, что ты хочешь». Есть тысячи разных ответов и миллионы способов выразить каждый из них. Твой пример подходит только в том случае, если мы можем понять, по какому принципу система воротов и рычагов выбирает ответ.

— Я думаю, это несущественно. Скажем, она выбирает ответ наугад. Первое, что приходит на ум.

— Но у этой системы нет ума.

— Я не имею в виду настоящий ум, — Адам чувствовал, что терпит поражение. — Дело вообще не в этом. Парадокс лишь иллюстрирует определенный принцип.

— Правильно, — согласился Арт, — просто попытайся проникнуть в суть этого принципа чуть глубже. Совсем недавно ты утверждал, что обладаешь намерениями, и это отличает тебя от меня. Но погляди, что может механизм «Китайской комнаты». Он должен понимать намерения китайца и преследовать собственные цели, формулируя ответы. Если бы механизм не обладал намерениями, он бы не смог поддерживать диалог.

— Это не так, — перебил андроида Адам. — Комната — эта система, запрограммированная на интерпретацию тех или иных комбинаций иероглифов: если появится этот символ — надо в ответ напечатать тот символ. Если программа достаточно сложная, то сможет обвести китайца вокруг пальца.

— Это, скорее, зависит от того, насколько умен сидящий снаружи китаец. Впрочем, ты не понял главного. Для поддержания простого разговора механизму в комнате, конечно же, совершенно необязательно обладать сознанием. Не более чем тебе, когда ты бурчишь «привет» охранникам, которые убирают в камере. Однако наступает момент, когда «Китайской комнате» приходится обратиться к своей памяти, реагировать на меняющуюся обстановку, выбирать новые цели — одним словом, делать все то же самое, что и тебе в ходе осмысленного содержательного разговора. И в этот самый момент все меняется. Ты думаешь, та штука, что ты зовешь сознанием, есть некий загадочный дар, ниспосланный с небес, однако, в конечном счете, оно не более чем контекст, в котором происходит процесс мышления. Сознание — это возможность доступа к воспоминаниям. Ты не помнишь себя в младенчестве. Почему? Просто твое сознание было еще недостаточно развито.

— Ты уходишь от вопроса, — не сдавался Адам, в глазах которого теперь замелькало сомнение. — Я сижу в комнате. Диалог с китайцем мне непонятен. Но он идет, хотя его смысл мне неизвестен. Как так? Объясни, если сможешь.

Арт кивнул. Казалось, он радуется, что конца спору не видно.

— А тебе вовсе и не нужно понимать суть диалога, ведь китаец за стеной обращается вовсе не к тебе. Он обращается к механизму, за рычаги которого ты дергаешь, а ему как раз все прекрасно понятно.

— Чушь какая-то, — буркнул Форд. Эти слова были рефлекторной реакцией. В его голосе больше не слышалось уверенности.

— Почему чушь? — с вызовом спросил робот.

— Механизм — это набор рычагов и воротов. Он не может ничего понимать, — тон голоса выдал настроение человека. Адам и сам великолепно понимал, насколько слаб этот аргумент.

— Ты берешь допущение, что механизм, машина, не может понимать, и на его основании делаешь вывод, что машина не может понимать. Иными словами, ты рассуждаешь по схеме «этого не может быть, потому что этого быть не может». Так нельзя. Правда же заключается в следующем: в реальном мире рычаги и валики не слишком действенны. Для мышления и понимания нужен мозг. Например, такой как у тебя, или же лучше — как у меня.

— Это всего лишь слова, — неуверенно произнес Адам.

— Беседа всегда нечто большее, чем просто набор слов, — ответил андроид, продолжая наступление. — В этом заключается моя точка зрения.

Человек отошел в сторону и, застыв, уставился в стену. Когда он снова заговорил, то так и остался стоять спиной к собеседнику. Голос Адама был тихим, дрожащим и неуверенным:

— А что, если мой пример слишком упрощен? Допустим, у меня фотографическая память, и я выучил наизусть тысячи разных фраз. Что, если, когда незнакомец обращается ко мне на неизвестном языке, в ответ я выбираю наиболее подходящую фразу? — Форд повернулся и замер в ожидании ответа.