– Не делай неправильных выводов, – серьезно сказала она. – Ты мне с самого начала понравился, но на этом все и закончится. Думаю, мы понимаем друг друга.

Она отпустила его руку. Камински стоял будто громом пораженный. Еще никогда ни одна женщина так с ним не говорила. Еще ни одна не смотрела на него свысока и ни одна так его не привлекала. Он не знал, в чем причина. Может быть, дело в скрытой сексуальности этой женщины, в ее таинственной сущности или даже в самом факте, что она была холоднее и неприступнее, чем все остальные женщины, которых когда-либо знал Камински.

– Хорошо! – ответил он, только чтобы хоть что-то сказать.

Потом начал закрывать шахту: на доски снова насыпал щебня, уложил назад половицы.

Гелла попыталась с помощью мешков убрать грязь и пыль, чтобы не возникло подозрений, потом отряхнула от пыли одежду Камински.

– А то все сразу поймут, откуда ты вылез! – засмеявшись, сказала она.

Камински впервые увидел настоящую, живую улыбку на ее лице.

По дороге в лагерь в «фольксвагене» Геллы он спросил:

– Ты знала Мессланга?

– Твоего предшественника? – Гелла, казалось, более внимательно уставилась на дорогу. – Что значит «знала»? Не больше, чем всех остальных. А почему ты спрашиваешь?

– Никто не был с ним близко знаком. Я спрашивал всех, кого только мог.

– Он был, как бы получше сказать… одиночка. Наверное, в этом причина.

– Одиночка?

– Я больше ничего не знаю. – Ее голос стал более низким, чем обычно.

– Оно-то так, – осторожно начал Камински, – но Мессланг не мог не знать о гробнице. Он построил барак именно на этом месте не случайно, а с явным намерением скрыть от других свою находку. Все было толково придумано, как видишь. Он бы достиг своей цели, если бы не случай с каменным блоком.

– Могу себе представить… – согласилась Гелла, сворачивая на главную улицу, ведущую к госпиталю. – Послушай, если Мессланг знал, что находится под бараком, зачем ему было скрывать это?

– А почему мы скрываем?

Гелла Хорнштайн сделала вид, что не поняла вопроса, и у Камински зародилось подозрение, не знала ли она о гробнице раньше и не следила ли за ним. В конце концов, он был единственным, кто имел постоянный доступ в барак. И единственным, кто, не вызывая подозрений, мог остаться в нем даже на ночь. Но прежде чем он смог осознать все это, он прогнал из головы подобные мысли.

Женщина за рулем, казалось, почувствовала его подозрения.

– Я могу на тебя положиться, Артур? Могу рассчитывать, что это останется между нами?

– Обещаю! – ответил Камински.

Они доехали до ее дома. Машина остановилась.

– А это? – Она вытащила из нагрудного кармана блузки скарабея.

– Можешь оставить себе, если он тебе так дорог! – великодушно сказал Камински.

И тут же пожалел бы об этом, но в следующий момент случилось нечто неожиданное.

Гелла, холодная и неприступная Гелла наклонилась, обвила руками его шею и поцеловала в щеку сухими губами. Она не сказала ни слова, Камински же онемел от счастья.

Исчезновение Раи Куряновой за день до отправки в Москву вызвало на «даче» КГБ настоящий переполох. Хотя Рая и оставила на причале у Нила возле своей штаб-квартиры одежду и туфли, имитируя несчастный случай, полковник Смоличев не поверил, что она утонула. Он заявил, что «не купится» на такие дешевые трюки, и приказал начать операцию «Возвращение» (в КГБ все операции назывались кодовыми словами). Для Моисеева и Лысенко, которые вместе с Раей работали в информационном бюро, это означало отсрочку казни. Теперь они должны были отыскать место, где могла укрыться Рая Курянова. За поимку Куряновой полковник Смоличев назначил премию, так что оба агента еще надеялись избежать отправки в Сибирь.

На следующий день Смоличев вызвал к себе шефа полиции Асуана, изложил ему суть дела и предложил сделать запрос во все иностранные организации, а также провести поисковую операцию вверх по Нилу. На всех полицейских постах была вывешена фотография Раи Куряновой, но, как оказалось, это было совершенно излишним, поскольку фото на паспорте оставляло желать лучшего, а все русские были для египтян на одно лицо.

На вопрос, где же все-таки могла спрятаться беглянка, никто ответить не мог. Полковник Смоличев подозревал, что Рая скрывается где-то в Асуане. Здесь было достаточно мест, чтобы укрыться, и много европейцев, которые могли приютить девушку. На экстренном совещании было высказано предположение, что Рая укрылась в Каире, куда могла добраться ночным поездом меньше чем за сутки. Собравшиеся были единодушны в том, что Раю следует искать именно там, а это было равносильно поиску иголки в стоге сена.

Смоличев предполагал, что Рая могла затеряться среди пяти тысяч русских, строивших плотину. Поэтому он послал Моисеева на стройплощадку Асуанской плотины, наделив его чрезвычайными полномочиями. Лысенко же получил явно бесперспективное задание искать Курянову в Каире.

О том, что Рая Курянова могла бежать в Абу-Симбел, никто не подумал.

Жак Балое, глава информационного отдела в Абу-Симбел, не мог объяснить самому себе, почему он так рискует из-за русской девушки. Он вел двойную игру, подвергаясь большой опасности, но был не из тех, кто играет с огнем.

Ему удалось устроить Раю в свое бюро ассистенткой. Чтобы отвести от себя подозрения, он дал Рае фамилию Монте и рассказывал всем, что она родом из Парижа, но уже давно живет за границей. Великолепное знание языка помогло ей в этом – ни у кого не возникало подозрений, даже у Гастона Бедо, инженера-строителя, который при встрече всегда говорил с Раей по-французски.

Между Раей и Балое возникло скрытое напряжение. Она отвергала все попытки Жака сблизиться, в то время как он жил в постоянном страхе. Одного слова или даже намека могло оказаться достаточно, чтобы понять, что он является агентом КГБ. Вследствие этого между ними возникали небольшие недоразумения и ссоры, и Рая уже подумывала, не сменить ли ей место работы. Но поскольку у нее не было документов и она боялась каверзных вопросов, приходилось терпеть Балое.

У Раи появились два серьезных поклонника – Лундхольм и Алинардо. К обоим она относилась подчеркнуто холодно, хотя каждый по-своему ей нравился. Заметив это, Балое попытался выставить их в дурном свете. Он обозвал Алинардо бабником, который не пропустил ни одной юбки в Абу-Симбел, а Лундхольм, по его словам, был помолвлен с Евой, дочкой главного директора строительства. Эти сведения, в общем-то правдивые, поначалу не возымели должного действия – по крайней мере, сообщенные Балое. Рая, однако, не давала никому ни единого шанса.

О том, что Балое оговорил Еву Якоби, дочь директора строительства, Рая узнала двумя днями позже: с Лундхольмом они были просто друзьями, о помолвке и речи не шло. А Алинардо Ева считала слишком сдержанным для итальянца. «Подлый Балое!» – подумала Рая, начиная его ненавидеть.