Сам Дмитр не подвергся казни. Он был смертельно ранен в бою под Пронском и умер во Владимире. Однако восставшие новгородцы попытались посмертно казнить его: «того же лета привезоша Дмитра мертвого Мирошкинича из Володимеря и погребоша и у святого Георгия в монастыре, подле отца; а новгородцы хотяху с моста свереци, но возбрани им архиепископ Митрофан»[168].

В феврале 1208 г.[169] в Новгород пришел новый князь, уже знакомый новгородцам Святослав Всеволодович, которому теперь было 13 лет. Ему были вручены «дмитровы доски», «а бе на них писано бещисла». Вряд ли возможно согласиться с распространенным мнением о том, что «доски» были связаны с ростовщическими операциями Мирошкиничей. Если бы это было так, то они скорее были бы уничтожены, чем переданы князю для взыскания долгов с должников Дмитра. Вероятнее всего это были записи взимания серебра, кун и дикой виры, т. е. документы, подтверждающие факт широких финансовых злоупотреблений Мирошкиничей.

Князю Святославу были переданы для заточения у Всеволода все родственники Дмитра. Примечательна следующая деталь. Новгородцы целуют Всеволоду крест в том, что они не хотят держать у себя детей Дмитра и прочих его родственников. Новгородцы заявили: «Не хочем у себе дьржати детии Дмитровых, ни Володислава, ни Бориса, ни Твьрдислава Станиловиця и Овъстрата Домажировиця»; и поточи я князь к отцю, а на инех серебро поимаша бещисла»[170]. Крестоцелование указывает еще раз на Всеволода как на одного из главных инициаторов свержения Дмитра Мирошкинича. Всеволод отводит от себя возможные обвинения в этой инициативе, которые могут возникнуть в будущем.

Еще одно указание на эту связь содержится в событиях следующего, 1209 г. Зимой этого года Мстислав Удалой, сын Мстислава Храброго, т. е. князь из линии Ростиславичей, захватил Торжок и обратился к новгородцам со следующей декларацией: «Пришел есмь к вам, слышав насилие от князь, и жаль ми своея отцины».[171] По-видимому, это не просто демагогическое заявление, как полагал М. Н. Тихомиров[172], а основанное на хорошем знакомстве с обстановкой в Новгороде обращение Мстислава Мстиславича к приверженцам Мирошкиничей. Разумеется, не сторонники Твердислава в ответ на обращение Мстислава Удалого «послаша по него с великою честью: «поиди, княже, на стол», а Святослава посади на владычном дворе с мужи его, дондеже будет управление с отцом». По существу события 1209 г. – это для Всеволода Юрьевича ликвидация политических результатов восстания 1207 г. Мстислав задержал Святослава в Новгороде и отпустил только в обмен на признание Всеволодом прав Мстислава, полученное в том же году.[173]

Изгнание клана Мирошкиничей в 1208 г. не было окончательным. В 1215 г. «убиша пруси Овъстрата на збор и сын его Луготу, и въвьргоша и в греблю мьртв»[174]. Как представляется, к числу сторонников Мирошкиничей следует отнести лиц, названных в летописном сообщении 1216 г., предшествующем рассказу о Липицкой битве: «побегоша к Ярославу преступници кресту: целовали бо бяху хрест честьныи ко Мьстиславу со всеми новгородци, яко всим одинакым быти, Володислав Завидиць, Гаврила Игоревиць, Гюрги Ольксиниць, Гаврильць Милятиниць, и с женами и с детьми»[175]. Среди берестяных документов Троицкого раскопа второй половины XII в. имеются грамота № 675, адресованная Миляте, и грамота № 667, упоминающая Гаврилу[176]. Что касается Владислава Завидовича, то он, надо полагать, идентифицируется с Владиславом, изгонявшимся в 1208 г. вместе с прочими Мирошкиничами, а Завид известен по грамоте № 665 Троицкого раскопа.[177]

Существенные наблюдения для характеристики результатов восстания 1207 г. были получены в ходе археологического исследования комплекса усадеб Людина конца на Троицком раскопе. Эти усадьбы до восстания входили в круг владений, тесно связанных с Мирошкиничами. Вскоре после восстания и разграбления посадничьих усадеб, в 1211 г., вся территория Людина конца была выжжена грандиозным пожаром: «Новегороде бысть пожар велик: загореся на Радятине улици и съгоре дворов 4000 и 300, а церквии 15»[178]. Слой этого пожарища имеется на всей площади Троицкого раскопа. Под ним, в частности, обнаружены останки молодой женщины, погибшей или в пожаре, или при разграблении посадничьих дворов в 1207 г.

Рис. 32.

а – Берестяная грамота № 636, б – Берестяная грамота № 704

Показателем сокрушительности перемен, связанных с событиями 1207 г., на Троицком раскопе, является катастрофическое уменьшение числа берестяных грамот, что само по себе является свидетельством изменения социальной структуры комплекса. Среди обнаруженных в нем документов обращают на себя внимание военные донесения (рис. 32а, б). В грамоте № 636 содержится сообщение из пограничного пункта («засады») об информации, полученной от выкупленного из плена человека, что в Полоцке собирается большая рать (очевидно, враждебная Новгороду).[179] Фрагментированная грамота № 704 содержит адресованное не названному по имени посаднику о бегстве «ясенян» – жителей Ясенского погоста, находившегося в зоне наибольшей опасности при размирьях с Литвой[180]. Наличие этих грамот XIII в. указывает на местонахождение здесь некоего органа, связанного с пограничными службами. Там же найдена в слоях XIV в. грамота № 622[181], свидетельствующая о принадлежности каких-то здешних дворов купцам-складникам, занятым торговлей с северными районами Новгородской земли. Место их жительства около Троицкой церкви, по-видимому, не было случайным: она была заново построена в 1365 г. «югорщиною»[182], т. е. на средства, полученные от похода на Югру. Комплекс грамот, отложившихся на Троицком раскопе в XIII–XIV вв., никак не связан с боярством, в отличие от того, который извлечен из слоев XI – начала XIII вв.