Мой закуток, когда они заглядывают ко мне, наполняется гнилыми парами страха. Страх гнездится в глубине их глаз, выбрасывается через поры кожи. Даже жалко их иногда.

Можно, конечно, забыть все, благо никаких больше посягновений не было – Трунов, похоже, так и сделал. Ему некогда и неохота заниматься «ерундой», как он сказал. Только вирус если и не дает о себе знать, не проявляется никак, то это вовсе не значит, что его нет. Просто затаился и готовится к новой атаке. Ждет удобного случая.

Только, думаю, до этого не дойдет.

Либо они – либо я.

Верней, мы, то есть контора наша во главе с Труновым. Без меня ему все равно не устоять, раз уж за него принялись. Да я и не отделяю себя. Мне и слов никаких не треба. Трунов пусть занимается своим делом, а я буду своим. Сколько я ждал этого момента, вот-вот, казалось, случится – и тогда… Тогда и я пригожусь. Сумею расплатиться за доброту. Даже по ночам снилось: погони там, взрывы, перевернувшиеся машины, автоматные очереди… И мы с Труновым. У него лицо испуганное: что делать?

Ничего, прорвемся…

Он помог мне, я помогу ему. У меня даже в гороскопе написано: верность. Не за страх, а за совесть. Такие, как я, не предают.

И пусть они сколько угодно меня обхаживают, все равно без толку.

Ниночка на скамеечке после работы, глаза на мокром месте. Платочек беленький прикладывает. «Константин Миха-алыч…» Слезы ручьем…

Что такое?

С Радием поссорились, тот говорит, что она ко мне неравнодушна. Три дня уже дома не ночевал. У них такое впервые. Конечно, бывают кризисы, особенно в начале семейной жизни, да только…

Ну-у, артисты! Я-то тут причем? Или она мне польстить хочет, что парень ее ко мне приревновал? Ищет лазейку в душу?

Милая, да я ж все про тебя знаю, и про того (тоже гусь), кто тебя пристроил к Трунову, и как ты ему рога наставляла, и вообще все, так что грош цена всем этим твоим женским маневрам. Смешно даже… Ну, играй, играй, совсем немного осталось. Лодыжка у тебя крепкая, как у деревенской, а душа… Гнили в вас много, избалованные, легко вам жизнь достается – а все почему? А потому, что страдания не знали, так чтоб мир рухнул и ты под обломками, из-под которых надо выбираться. Трудно выбираться. И жить потом, познав эту тяжесть, мучительно и сладко – другая всему цена. И жизни, и смерти.

Радий: «А если я ее разлюбил?»

Курим на этот раз «Бонд», красно-белая пачка. На столике пятизвездочная «Гянджа», тарелки с лобио.

Ему кажется, что он ее разлюбил. Или даже не любил. То есть сомневается, что любит.

Глаза набрякшие, румянец исчез, под глазами мешки. В офисе почти не разговаривают – отчужденные оба, не смотрят друг на друга, проходя мимо.

«Может же человек ошибиться?» Еще бы… Только не в таком случае: женщина, которая плетет у тебя на глазах интригу, кого-то водит за нос, пусть даже ради тебя, разве можно ей потом доверять?

Я смотрю на его кислую, побледневшую мину и внезапно огорошиваю: «Слушай, признайся честно, чего тебе понадобилось в бухгалтерском компьютере?»

Высоко поднятые брови, плохо сыгранное недоумение (под ним растерянность): «Какой компьютер?»

Ладно, еще по глотку – и по домам. Ничего, перемелется – мука будет.

В какой-то момент мне их действительно вдруг жаль стало: запутались ребята совсем, ой, запутались… Сами не понимают, что творят. Везде наследили, а теперь еще и промеж собой. Что-то неправильное в них. Кривое.

Трунов отмахнулся, когда я ему про них намекнул: да брось, зачем им?

Тогда я и подумал: а может, и в самом деле – пусть их… Сами себя же и накажут – за все. Уже наказывают. Так что, глядишь, и без меня обойдется, каждый сам кует свою судьбу.

Теперь, когда они приходили на службу и ко мне заглядывали (каждый по отдельности, несчастный), я смотрел снисходительно, как бы причастный к высшей силе. Не ведали они, что их уже накрыла тень, а я это видел отчетливо и мог только посожалеть о загубленных зря молодых жизнях.

Так бы, может, и сошло все на тормозах, если бы не случай.

В метро я ехал, и вдруг вижу в соседнем вагоне – они, Радий и Ниночка. Вместе. В обнимку. Вот те на, думаю, нешто все наладилось? И так ведь бывает: иной раз, кажется, из мельчайших осколков все восстанавливается. Ладно, пускай. Худой мир, как говорится, лучше доброй ссоры. Даже любопытно стало, как теперь будет. Выходит, не прав я был, что вирус, он и самого человека съедает – стоит только поддаться.

И что вы думаете? В офисе – все по-прежнему: продолжают дуться друг на друга (то один, то другой поплачется мне в жилетку), не общаются почти и вообще как чужие. Особенно при мне. И с работы уходят в разное время, вроде как чтобы не вместе.

Что ж, нельзя не отдать должное их сообразительности. Ведь все у них почти получилось: я если и не поверил до конца, то был близок к этому.

Теперь, когда их нет, я иногда думаю: высшую силу, как не крутись и не изощряйся, все равно не объедешь, на каком-то витке она свое возьмет, хоть ты семи пядей во лбу и хитрости в тебе немерено.

Ушлые были ребята, сладкая парочка…

Они стоят рядом – С.В. и Т.Т. Оба улыбаются, С.В. самодовольно и уверенно, Т.Т., пониже его ростом, старенький, в какой-то смешной доисторической шапке пирожком, с большой седой бородой, смущенный, очки проволочками зацеплены за уши (вечно сломанные дужки).

Будто из другого века.

Фотография не очень старая, но уже чуть пожелтела, да и не очень четкая. Вроде как свидетельство их близости.

Так и свидетельство?

Сфотографироваться вместе – в чем проблема? Сунуть кому-нибудь в руки аппарат – вот и снимок. Т.Т. не откажет, он никому не откажет, такой интеллигентный. Только бы не огорчать или не ставить в неловкое положение. А кое-кому, даже из тех, кто тоже побывал у него в учениках, можно бы. Разные, многие теперь высоко летают, очень высоко, но вот чтобы с каждым фотографироваться – это напрасно. Можно ведь и репутацию испортить.

Загадочная фигура, этот С.В.

То есть известно, что тоже у Т.Т. учился, но не как все, то есть не был его выпускником, а просто брал уроки перед поступлением в вуз (не он один), но вот что ему от Т.Т. нужно – непонятно. Из всех учеников, пожалуй, только он единственный и общался с Т.Т. последние годы, с тех пор, как тот совсем ушел из школы и переехал жить на дачу, отдав свою двухкомнатную квартиру кому-то из родственников.

Дача не бог весть, но жить можно, отопление газовое, печку топить не надо, и вода горячая есть (газовая колонка). Клозет теплый. В общем, не намного хуже городской квартиры, зато воздух, природа, тишина. На старости лет самая благодать. Выйти по утру на девственно чистый, искрящийся на солнце снежок или на согретую летним ласковым солнышком травку перед домом – наслаждение!