Сказано — сделано.

С пирогом за пазухой и молитвенником в холщовой сумке, Фрэнсис пешком отправился в Лондон. Проплутав полдня, он все же отыскал мистера Стая, который в тот момент действительно что-то печатал.

Точнее, чеканил.

И в который раз репутация пришла Фрэнсису на выручку. Когда друзья мистера Стая уже собирались залить мальчишке в горло расплавленный металл, чтобы не проболтался об их маленьком предприятии, Питер вспомнил, как хозяйка Блейк однажды угостила его пудингом. Умилившись, заступился за односельчанина, даже позволил ему остаться. А поскольку в шайке уже имелся один Фрэнсис, новичка переименовали в Фанни.

Поначалу он не отзывался на девчачье имя, но во временем оно к нему приросло. Особенно когда из тощего замухрышки он превратился в настоящего ангелочка с кудрями до плеч. По красавчику Фанни в унисон вздыхали служанки, а уличные девки дрались за право расчесать ему волосы. Да что девки! Иногда и дамы швыряли монеты из каретного окна, а когда он запрыгивал внутрь, проворно задергивали шторки. Но таким заработкам он предпочитал честное воровство. От аристократок запросто какую-нибудь дрянь подцепишь.

Другое дело Салли, внучка содержателя притона, в котором квартировал юноша. В свои 15 лет она сохранила почти все зубы, а ее лица почти не коснулась оспа, так что Фанни она казалась вполне привлекательной. Тем более, что раз в месяц она педантичным мужским почерком писала миссис Блейк об успехах Фрэнсиса на типографском поприще. В остальное время, ее ловкие пальчики ублажали его иначе.

В тот августовский день, который сто с лишним лет спустя возник перед глазами Фанни, он вошел в комнату, служившую одновременно и гостиной, и спальней, а во время затянувшихся попоек, и отхожим местом. Салли согнулась над столом и, высунув язык от усердия, скрипела пером. То ли вексель подделывала, то ли квитанцию о подорожном сборе. В общем, все как обычно. Дом, милый дом.

— Привет, Сал! — крикнул Фанни, лавируя между завалами хлама. — А я тебе карман принес!

Не отрываясь от бумаги, Салли взяла шелковый карман, расшитый павлинами, высыпала из него жареные каштаны и равнодушно бросила подарок в корзину. Стараниями ухажера у нее накопилось уже две дюжины карманов, но все с разными узорами.

— Что, даже не спросишь, как я его достал?

— Небось, так же, как и остальные.

В те годы карманы привязывали к талии поверх нижней юбки, а на платье по бокам располагались небольшие вырезы. Добраться до дамского кармашка было ой как непросто! Но Фанни незаметно приподнимал платье жертвы, молниеносным движением срезал карман и удалялся, невозмутимо насвистывая. Ремесло карманника не из легких, так что он ожидал от подруги чуток больше благодарности.

Разобиженный, Фанни подхватил перо и пощекотал девушке ухо, так что она, дернувшись, посадила кляксу на документ. И вовремя отскочил, когда в воздухе просвистел перочинный нож.

Выругавшись, Салли всадила нож в столешницу и отошла к окну, шлепая босыми ногами по липкому полу. Обняла себя руками за плечи. А когда обернулась, проговорила:

— Нынче снова была в Тайберне, на повешении.

Оба помолчали.

— Кого на этот раз?

— Помнишь Пэг Тинби?

— Нет, вроде.

— Ну, Пэг, ну, ее хозяйка из приюта взяла и смертным боем била. Ну, вспомнил? Она опосля сбежала и в гулящие подалась. Да не просто сбежала, а хозяйские цацки прихватила. Иная б сразу их загнала, так не же, эта дурища схрон под половицей устроила. На черный день, небось, откладывала. Так свои же товарки и донесли — а кому еще?

— Ну и не глядела бы на этакие страсти, коль потом тошно. Мало, что ли, других забав?

Салли присела рядом и положила голову ему на плечо. У волосы у нее были серовато-желтые, как свечной огарок. От них пахло копченой рыбой.

— Много забав, твоя правда. Вот давеча видала одного лакея — они с молодым лордом Хантингтоном были «подружки.» Распутничали вдвоем. Дело раскрылось, хозяин застрелился — «не снеся позора,» это так у них называется — а лакея забили в колодки. Ну и толпа собралась, ты б видел! А я бросила в него дохлой кошкой, — с чувством выполненного долга сказала Сал. — Попала, между прочим… Но Пэг… она совсем тощая была. Кожа да кости. Прям как я. И дергалась, будто воробей с ниткой на лапке — таких детям на потеху покупают. И никто не повис у нее на ногах, чтоб душа поскорее отлетела.

— А ты чего не повисла, раз такая сердобольная?

— А ну как решит кто, будто я ее сообщница? Проследит за мной, дедушку схватят, тебя… Но теперь я весь день места не нахожу. Вдруг меня тоже повесят? Ведь есть за что.

— Да не повесят тебя!

— А вдруг? — Фанни не отвечал, и девушка толкнула его в плечо. — Чего молчишь, как пень трухлявый?

— Чего сказать-то?

— Что будешь со мной, ежели меня повесят.

— Ладно, — буркнул юноша, — ежели дойдет до такого, я повисну у тебя на ногах.

Девушка встрепенулась, собираясь ответить, но лишь пихнула его кулаком в ребра.

— Спасибо на добром слове! А я-то, дура, думала, что ежели дойдет до такого, ты повиснешь рядом.

На этом беседа закончилась. Фанни изрек отвлеченную сентенцию о бабах и их беспочвенных страхах, Салли показала ему неприличный жест, после чего юноша, от души хлопнув дверью, выбежал во двор и зашагал прочь.

Тем более, что ему было, куда торопиться.

Сегодня понедельник.

Это всегда происходит по понедельникам.

На улице он попал в самую гущу лондонской сутолоки. Мимо сновали торговцы разной снедью, от пирогов с угрем до листков с жалостливыми балладами. Посыльные из мясницких лавок держали на головами открытые подносы, над которым кружился рой мух. На углу рябая валлийка доила корову прямо в кувшины покупателям. Молочница подмигнула юноше, а когда тот ее проигнорировал, выстрелила ему вслед струей молока. Но Фанни даже не заметил. Обходя зловонные лужи и перепрыгивая через канавы, до краев полные нечистот, он двигался в направлении Темзы. Время от времени над его головой хлопал кнут кучера, а иногда и сам он пихал кого-нибудь локтем под ребра — в толпе не до любезностей.

— Эй, парень! Купи дрозда, для своей милашки! Задешево отдам!

Чернявый птицелов вовсю расхваливал товар, потрясая длинным шестом, на котором болтались клетки с вялыми птицами. У ног торговца стояла корзина с торфом, прикрытая грязным полотном. Из-под полотнища то и дело высовывались подвижные черные носы. Ежей охотно покупали, ведь они любят похрустеть тараканом. Возле корзины стояло ведро с улитками. Их брали не только французы, замученные гастрономической ностальгией, но и англичане, ибо улитки слыли средством от всего вообще. Замучил ревматизм — натри спину улиткой, слег с чахоткой — наглотайся улиток, чтобы они съели всю мокроту в груди.