Рука сама собой нащупывает кинжал. Бросаюсь вперед, стремясь опередить Темнейшую. Вот он! Гулко ударяюсь в него с разберу, сбиваю с ног, отталкиваю в сторону. Получилось! Темнейшая ревет, заносит жало снова, теперь уже я ее добыча. Она жаждет убить меня. Клубящаяся вокруг этого чудища тьма дурманит, заставляет цепенеть, мысли в моей голове ворочаются медленно. Но я четко понимаю, нужно спасаться!

Придется убить эту тварь, или она бьет меня, а потом и его. Уворачиваюсь от первого удара. Жало врубается в землю, вспахивая ее, раскидываю комья в разные стороны. Бросаюсь вперед, проскальзываю под пузом чудовища, пролетаю сквозь обволакивающую ее темный туман, бросаюсь к ступеням. Взлетаю по ним, гонимая страхом, решимостью, бьющимся в моей крови адреналином.

Одна, две, три, четыре, пять ступеней. Высоко! Темнейшая видит меня, чует, разворачивается, Но я быстрее, ловчее этого огромного чудища. Прыгаю вперед, на нее. Оказываюсь в темном вареве тягучей туманности, покрывающей ее склизкое тело.

Удержаться и балансировать тяжело, она ревет, крутится, поднимает лапы, пытается стряхнуть. Голова! Вот она! Огромный глаз горит желтым, вертится во все стороны, пытаясь заметить меня. Если мой безумный план не удастся, я умру. Она стряхнет меня, раздавит лапой мой череп, проткнёт жалом, разрывая плоть, цепляя зазубринами кишки. Страх! Лютый страх одолевает меня. Надо бежать, спасаться, убираться как можно дальше от живого воплощения ночной жути. Спрыгнуть и умчаться прочь - вот что я должна сейчас сделать. Кому нужно это геройство?

- Ниэнель, держись! - слышу я.

Это Он. Там, внизу, бросается сюда, навстречу верной гибели. Темнейшая тоже слышит его, забывает обо мне разворачивается к нему. Он ее цель, не я. Нет! Одно верное движение, и я вонзаю кинжал в светящийся глаз, проворачиваю его, еще и еще раз. Обжигающий, рвущий перепонки вопль раздается над округой. Темнейшая, бьется в агонии, заваливается на бок, и я лечу к земле вместе с ней. В глазах все темнеет, только жгучая боль в боку, адски печет, словно прижгли раскаленным железом.

Хватаюсь за бок, судорожно моргаю, стараясь устоять на ногах. Жуткая высвеченная картинка пропадает, в нос снова бьет запах орчей крови, палёных тел.

Его, того, кого я так стремилась спасти, считая собственную гибель малой платой за его жизнь, тут нет. Но я знаю, это был наследник царства Гремучих лесов, аранен Витэан. Как так? Таур. Что это было? Мираж? Фантазия? Сон наяву? Бред? Воспоминание?.. Не знаю, но там точно была Восточная сторожевая башня.

Передо мной Эсфиль, смотрит прямо, взволнованно. Его я вижу четко. Ни яркого света, ни темноты, даже боль в боку проходит. Только меня мутит, сильно. Отворачиваюсь от аранена. Натыкаюсь на жуткую картину: орк со вспоротым животом. Не выдерживаю, и меня выворачивает на снег. Позывы такие сильные, что кажется, сейчас выплюну желудок. Но стыд сильнее.

- О, благостные! - пренебрежительный голос Эсфиля режет слух. - Ты прямо как человек!

- Я и есть человек, - бурчу в ответ, выпрямляясь и утирая рот рукавом.

- Ага, - бросает аранен. - А это тогда что? - эльф щелкает по острому кончику моего уха и уходит отдавать распоряжения.

Солнце клонится к закату. Над Восточной башней разливается самое печальное пение, какое мне доводилось слышать. Наш небольшой эльфийский гарнизон оплакивает погибших. Жуткий костер давно потушен, останки эльфийских войнов, защитников Восточной башни, бережно уложены на смастеренные носилки, накрыты еловыми ветками. Эсфиль с десятком стражников ушел в дозор, намереваясь выяснить откуда пришли к башне орки, сколько их еще, много ли тифлингов среди них... Другие же, оставшись под командованием Айнона, чистят оружие, перевязывают мелкие раны и скорбят. Наверное, никто не умеет так скорбеть, как эльфы. Трудно представить, что чувствуют те, кто теряет близкого, родного и друга, того, кто должен был быть рядом сотни и тысячи лет и вот ушел - вдруг и навсегда. Сколько нужно иметь мужества, чтобы заставить себя встать под стрелы, взглянуть в лицо смерти, когда у тебя впереди могла быть практически вечность?

Но эльфы всегда эльфы. И в жизни, и в смерти. Они не рыдают над ушедшими, они поют. Тихое скорбное пение разлилось повсюду и наполнило меня. Я сидела на каменном полу, обняв коленки в самом углу комнаты, где расположились все, кто был сейчас свободен, и тонула в этой акапельной симфонии приглушенных голосов и собственной растерянности. Никогда я не ощущала себя так странно. Сейчас мне казалось, что я превратилась в тонкий, наполненный пустотой шарик, бесцельно висящий в воздухе. Что со мной было? Почему, когда все ринулись к этому монстру, рубили и кололи его, я замерла, как трусливый кролик перед удавом? И что мне привидилось? Это не было ни кошмарным сном, ни бредом помрачённого обмороком рассудка. Это было.. .видение? Воспоминание... Чье? Ниэнель? Моё? Витэана? Как разобраться, кого спросить? Почему в этом видении я готова была, не задумываясь, закрыть таура собой, умереть на месте? Сейчас, незамедлительно, с его именем на губах! Только бы он жил! А если бы ему угрожала опасность теперь, что бы я сделала? Что?!

Ответ у меня есть, но я не хочу произносить его даже в собственных мыслях. Почему этот надменный царственный эльф вдруг стал так дорог? Его изумрудные глаза, его голос, в котором всегда неискоренимая насмешка, его губы, которые целуют так, что мир растворяется, сужается до кольца его сильных рук, перестает существовать? Неужели я влюблена? Как девчонка. Глупо! Почему я не пытаюсь выбраться из этого мира, не ищу дороги домой? Там никто не ждет, ничего не держит. И только? Не знаю, ничего не знаю. Я приваливаюсь к стене и закрываю глаза. Надо все рассказать Витэану. О том, как я попала в этот мир, о снах, об этом ведении. Если это не просто какая-то чушь, а реальность, произошедшая с Ниэнель, со мной, с ним, он помнит, знает, объяснит. Или придет в ужас.

Если все это время таур обманывался на счет меня, то гнев его будет безграничен... Пусть так! Это лучше, чем барахтаться в этой бездне непонимания, ощущая себя больной шизофреничкой с раздвоением личности. Что он предпримет? Велит казнить? Нет. Там, в роще, я видела его глаза, я видела, как много в них тепла, видела, его настоящего, глубокого, целого, без маски королевского величия и пренебрежения. Я дорога ему. Я там была собой. Ни кем иным. Не притворялась, не лгала. И была ему нужна, ощущала это каждой клеткой тела, каждой искрой духа. Когда вернемся в крепость, я пойду к нему и расскажу обо всем. И будь что будет! Как только вернемся в крепость.

Шар, наполненный пустотой внутри меня, лопнул. И я задремала.

- Ниэнель, - Айнон тронул меня за плечо. - Вставай, мы уходим. Возвращаемся в замок.

Я потерла глаза и поднялась на ноги. Собирать мне было особо нечего. Закрепила мечную перевязь и готова.

Дорога в замок заняла в три раза больше времени, чем к Башне. Мы шли с тяжёлой ношей

- погибшими братьями, бережно уложенными на носилки. В цитадели лесного короля нас уже ждали. Нашей скорбной процессии, медленно двигавшейся по улицам города, под ноги кидали сухие красные, как кровь, цветы. Процессия остановилась у казарм, где Айнон отпустил нас, сообщив, что погребение состоится через несколько часов в каменных чертогах Северного острога. Над городом, покрытым тонкой вуалью вечерних сумерек, зазвучали голоса эльфов, прекрасные и полные неуёмной тоски, отчего сердце болезненно сжалось. Я отправилась в свои покои. Хотелось немедленно смыть с себя орчью кровь, пот и грязь сражения, вернуться к миру. Иримэль мне не встретилась. Оно и к лучшему. Я намеривалась ополоснуться, переодеться во что-то почище и улизнуть своим тайным путем к покоям таура.