Появился Карл Веспа.

Несмотря на род занятий, о котором трубила молва, Карл Веспа не одевался в бархат а-ля клан Сопрано и не носил блестящих непромокаемых костюмов, предпочитая брюки защитного цвета, спортивные куртки «Джозеф Эббод» и мокасины на босу ногу. Веспе было под шестьдесят, но выглядел он лет на десять моложе. Седина в светлых волосах до плеч была заметна только издали. Загорелое лицо отличалось гладкостью, которую дает ботокс. Длинные, как у хищника, клыки свидетельствовали об изобилии в организме гормона роста.

Кивнув крысообразному водителю, Веспа пошел дальше один. Грейс поспешила открыть дверь. На ее приветствие Карл Веспа ответил ослепительной белоснежно-клыкастой улыбкой. Грейс тоже улыбнулась, искренне радуясь встрече. Веспа поцеловал ее в щеку. Они не произнесли ни слова — это было лишним. Веспа держал Грейс за руки и смотрел на нее увлажнившимися глазами.

Макс подошел к матери и прижался к ее боку. Веспа выпустил руки Грейс и отступил на шаг.

— Макс, — начала Грейс, — это мистер Веспа.

— Привет, Макс.

— Это ваша машина? — спросил мальчик.

— Моя.

Макс посмотрел на лимузин, потом снова на Веспу:

— А телевизор внутри есть?

— Есть.

— Ух ты!

Рядом раздался театральный кашель.

— А это моя подруга Кора, — спохватилась Грейс.

— Я в восхищении, — галантно сообщил гость.

Кора посмотрела на лимузин и вновь на Веспу.

— Вы, случаем, не женаты?

— Нет.

— Ух ты!

Грейс в шестой раз повторила, когда и чем Макса покормить и чем он должен заниматься. Кора делала вид, что слушает. Грейс дала ей двадцать долларов на пиццу: этот блин с сыром Макс с недавних пор предпочитал всему остальному. Эмму примерно через час привезет мать ее одноклассницы.

Грейс и Веспа направились к лимузину. Водитель уже придерживал открытую дверь.

— Это Крам, — сказал Веспа, кивнув в сторону шофера. Крам пожал Грейс руку — и она едва подавила крик.

— Я очень польщен, — сказал Крам. Его улыбка заставляла вспомнить документальные фильмы канала «Дискавери» о морских хищниках. Грейс юркнула в лимузин, куда после нее вальяжно уселся Карл Веспа.

На столике стояли бокалы уотерфордского хрусталя и графин, наполовину наполненный какой-то карамельно-гламурного вида жидкостью. Был там и упомянутый телевизор. Над сиденьем нашелся DVD-плейер, CD-плейер с множеством кнопок, способных смутить опытного пилота. Все вместе — хрусталь, напитки, климат-контроль, хитрая электроника — давило роскошью, но ведь этого подсознательно и ждешь от сияющего лимузина?

— Куда едем? — спросила Грейс.

— Долго объяснять. — Они с Веспой сидели рядом, лицом по направлению движения. — Лучше давай я тебе покажу.

Карл Веспа первым из родителей, навсегда потерявших своих детей в Бостонской давке, появился у ее больничной койки. Когда Грейс вышла из комы, первое, что она увидела, было лицо Карла Веспы. Она не знала, кто это, где она, какой сегодня день — из памяти стерлась целая неделя. А Карл Веспа просиживал в ее палате сутками, засыпая в кресле рядом с ее кроватью. В палате всегда стояли букеты свежих цветов. Он обеспечил красивую обстановку, негромкую успокаивающую музыку, хорошие обезболивающие, частную сиделку. Как только Грейс смогла самостоятельно есть, благодаря Карлу Веспе ее стали кормить нормальной, а не больничной едой.

Он ни разу не спросил, что произошло, да Грейс и не могла бы дать вразумительный отчет. Следующие месяцы они говорили часами. Веспа рассказывал ей разные истории, в основном о своих неудачах на отцовском поприще. Благодаря обширным связям он попал в ее палату в первую же ночь. Он заплатил охране — что характерно, охрану больницы контролировала одна из городских преступных группировок — и сутками сидел у изголовья девушки.

Позже его примеру последовали родители других погибших. Странно, но их тянуло к Грейс, словно в ее обществе они находили утешение. Их дети погибли рядом с ней, и, быть может, малая часть души навсегда потерянного сына или дочери каким-то образом переселилась в ту, что выжила. Все это отдавало мистикой, но Грейс временами казалось, что она понимает.

Убитые горем родители рассказывали ей о своих погибших детях, и Грейс слушала, сознавая, что должна, обязана делать хотя бы это. Ситуация казалось ненормальной, но что-либо изменить не представлялось возможным. У Грейс не было ни отца, ни матери, а в больнице она купалась в нежности и внимании, от которых давно отвыкла. Этим людям не хватало ребенка, ей — родителей, такая вот получилась перекрестная проекция. Точнее определить происходящее Грейс не могла.

Выехав на Гарден-стейт, лимузин взял курс на юг. Крам включил радио. Из динамиков полилась классическая музыка — концерт для скрипки с оркестром.

— Ты помнишь, что скоро годовщина? — сказал Веспа.

— Да, — отозвалась Грейс. Она помнила, хотя изо всех сил старалась забыть. Пятнадцать лет. Прошло пятнадцать лет с той страшной ночи в «Бостон-Гарден». В газетах уже появлялись публикации в память о трагедии: «Где-то они теперь?» Родители жертв и выжившие в давке отнеслись к печальному юбилею по-разному. Большинство активно участвовали в траурных мероприятиях, считая, что это единственный способ не дать памяти о своих близких кануть в небытие. Появлялись душераздирающие статьи о Гаррисонах, Ридсах, Вейдерах. Гордон Маккензи, офицер охраны на том концерте, спасший десятки людей — он взломал запертые двери запасных выходов со стадиона — служил в бруклинской полиции в чине капитана. Даже Карл Веспа дал согласие на публикацию своей фотографии с женой, Шэрон, сделанной во дворе их дома: они сидели рядом, но было видно, что в душах этих людей навсегда поселилась пустота.

Грейс выбрала иной путь. Успешная художница, она не желала делать саморекламу на людском горе. Да, тогда она серьезно пострадала — и все, хватит об этом. Она не желала напоминать о себе, как многие невостребованные актеры, вылезающие из Богом забытых щелей, чтобы уронить крокодилову слезу на гроб ненавистного удачливого коллеги. Она не желала участвовать в юбилее. Пусть все внимание достанется погибшим и тем, кто остался их оплакивать.

— Он снова подал прошение об условно-досрочном, — желчно сказал Веспа. — Уэйд Ларю.

Грейс поняла и без пояснения.

В подстрекательстве к массовым беспорядкам, которые привели к давке и гибели людей, обвинили Уэйда Ларю, ныне заключенного тюрьмы «Уолден» возле Олбани, штат Нью-Йорк. Именно он произвел несколько выстрелов, вызвавших панику. Интересны были доводы защиты: несмотря на то, что Ларю задержали с принадлежавшим ему пистолетом в руках, на то, что пули, как подтвердила экспертиза, были выпущены из этого пистолета, несмотря на наличие свидетелей, видевших, как Ларю стрелял, адвокаты настаивали, что их подзащитный этого не делал. А если даже стрелял, то в состоянии сильнейшего алкогольного и наркотического опьянения и ничего не помнит. В качестве убойного аргумента — на случай если здравый смысл присяжных все же не дрогнет под грузом веских доводов защиты — адвокат клялся, что Уэйд Ларю не мог предвидеть, что пара выстрелов из пистолета оставит после себя восемнадцать погибших и десятки покалеченных.