Когда все пожелали друг другу спокойной ночи и стали расходиться по своим комнатам, Сергей бесцеремонно направился следом за мной в надежде провести эту ночь вместе. Но я громко хлопнула дверью прямо перед его носом и чётко дала понять, что сегодня ночью у нас ничего не будет.

Ночью мне снилось свидание с мужем. Я сидела в застеклённой кабинке, напоминающей кабинку переговорного пункта, и разговаривала с Пашкой по телефону. Пашка смотрел на меня несчастно, даже затравленно, и просил прощения. В его глазах читались страх и нервозность. Он был какой-то страшный, остриженный, чересчур нервный и даже немного агрессивный. Я сразу отметила, что он похудел, потерял несколько килограммов. Я смотрела на его тело в расчёсах и чувствовала вину за то, что мотает срок он, а не я. Мне показалось, что у него началась чесотка. Он со мной разговаривал и постоянно чесался. Я плакала и спрашивала о его язве.

Он просил, чтобы я передавала побольше сигарет и чая. А я жаловалась на женщин, которые принимали передачи. Они не хотели передавать таблетки от язвы, договориться с ними было практически невозможно. Ещё он попросил, чтобы я обязательно передала ему салфетки и туалетную бумагу. Сказал, с этим страшная напряжёнка. В ход идут газеты и журналы. Пашка пожаловался, что камеры не проветривают, от этого у него на ногах появились какие-то болячки.

Во всех кабинках было безумно шумно. Кто-то кричал, а кто-то плакал. Когда Павел уходил, я схватилась за сердце и зарыдала. Он повернулся, и я не могла забыть этот взгляд… Он попытался мне улыбнуться, но улыбка получилась неестественной и вымученной, словно он возвращался не в камеру, а шёл прямо на эшафот.

Я проснулась от громкого звонка мобильного телефона, потёрла глаза и дотянулась до трубки. На телефоне высветился незнакомый номер. Первые секунды я не могла поверить в происходящее, послышался голос Пашки.

— Паша, ты?

— Я, любимая!

— Как же так…

— Света, жена моя, не пойму, что случилось. Жорж пропал, — взволнованно заговорил Пашка. — Следователь предлагает своего адвоката, но зачем мне ментовской защитник? Всё, чем он может помочь, так это засадить меня по полной программе. Ты же понимаешь, без толкового и грамотного адвоката мне не выкарабкаться. Срочно найди Жоржа. Счет идёт не на дни, а на минуты. Его телефон недоступен. Он обещал освободить меня как можно быстрее. Куда он подевался, чёрт бы его побрал?! Когда выйду на волю, я с ним разберусь и покажу кузькину мать! Я ему, лоботрясу, устрою! Я лишу его адвокатской деятельности!

— Паша, откуда у тебя телефон? — успела спросить я.

— У ребят взял позвонить.

— А что, у вас там есть телефоны?

— Кое у кого есть.

— И с них можно звонить?

— Света, здесь вообще нет слова «можно». Здесь есть только слово «нельзя». Телефоны запрещены, но для некоторых нет ничего невозможного. Я воспользовался чужим телефоном, не было другого выхода. Мне начинает казаться, что меня никто не собирается отсюда вытаскивать. Светлана, срочно найди Жоржа или нового адвоката. Ты уже дала деньги жене сбитого мужика? Ты должна её подкупить. Тебе уже давно надо было это сделать. От денег никто не отказывается. Если она не берёт деньги, значит, нужно увеличить сумму. Светуль, не мне же тебя учить.

— Я её уже подкупила, — ледяным голосом ответила я. — Она на моей стороне.

— Хоть на этом спасибо. Если она на твоей стороне, значит, и на моей тоже. Света, срочно вытащи меня отсюда. Сними все деньги со счёта и дай следакам, сколько потребуется. Конечно, этим должен заниматься адвокат. Это его прямая обязанность. Поэтому ищи Жоржа или другого адвоката. Деньги — дело наживное. И собери мне передачу. Передай побольше чифа.

— Кого?

— Чая.

— Ты же не любишь чай.

— Здесь меняются привычки. Пойми, чиф ценится среди заключённых. От него ловишь кайф. Я уже подсел на чиф. Тут не пьёт его только тот, у кого слабое сердце. Многие отсюда возвращаются на волю и по-прежнему пьют чиф. Это же заменитель алкоголя. Конечно, на свободе можно купить водки или виски, но многие после тюрьмы всё равно пьют чиф. Так что, Светуля, чифа положи побольше. Без него у меня сильные головные боли. Чиф тут готовят по-особому. Он должен настояться и загустеть, как кисель. От него хоть мозги немного мутнеют и окружающая действительность кажется не такой удручающей. Некоторые для усиления эффекта предварительно глотают таблетки димедрола. Ты даже представить себе не можешь, как они от этого счастливы.

— Это же такая гадость.

— Светуля, но ведь чем-то же надо разнообразить тюремную жизнь.

— Что ж ты теперь, всю жизнь чиф пить будешь?

— Когда выйду на свободу, буду соскакивать с него постепенно.

— От него же зубы чёрные, как смола. Ты же зубы все потеряешь.

— Тут есть свои способы отбеливания. У ребят есть таблетки активированного угля. Их дробят, ими чистят зубы. Они не запрещены.

— И что, помогает?

— Ещё как.

— Так ведь зубы не только чернеют. Они же крошатся и разваливаются.

— Светуля, это уже мелочи жизни, издержки отсидки. Положи ещё майки, трусы и носки. Только купи новые. Ношеные могут не принять. Тётки, принимающие передачи, слишком ушлые. Передача должна быть не больше восьми килограммов.

— Как твоя язва? — У меня дрогнул голос. — У вас там есть врач?

— На больничку посылают только в очень тяжёлом состоянии. Тут не приходится ждать сочувствия от тюремного персонала. Знаешь, в камере даже желудок начинает воспринимать омерзительную пищу, от одного вида которой уже может стошнить. Получается, человеческий организм ко всему привыкает. Даже к тому, к чему на первый взгляд привыкнуть невозможно. Нет понятий «вкусно» или «невкусно», зато есть понятие «надо», чтобы организм не съел сам себя. Когда я первый раз увидел тюремную пищу, у меня появилось сильнейшее желание отдать её на экспертизу и узнать, из чего она состоит и можно ли её допускать к употреблению. Крайне неприятно видеть, как мои сокамерники находят в баланде осколки стекла, мусор или крысиный хвост.

— О боже, — сморщилась я.

— А ты думала… Вода практически непригодна для питья. Страшно представить, по каким трубам она протекала, прежде чем сюда попасть. Она мутная и окрашена в рыжий цвет. Не вода, а непонятная слизь. Основное развлечение тут шашки и кости, сделанные из хлебного мякиша. — Пашка тяжело вздохнул. — Света, ты должна сделать всё возможное и меня отсюда вытащить, слышишь?

— Слышу, — глухо ответила я.

— Вся надежда только на тебя. В тот день, когда ты ехала за рулём, была плохая видимость, шёл сильный дождь. Ты сказала, что нуждаешься в моей помощи. Я бросился тебе на помощь, не раздумывая, сел за тебя. Теперь в твоей помощи нуждаюсь я. — Паша напомнил, что произошло на самом деле в надежде, что у меня проснётся совесть и я приступлю к решительным действиям. — Пойми, сидя здесь, я ничего не могу изменить. Я знаю, тебе сейчас тоже несладко, но мы ведь любим друг друга. Это главное. Ты же моя жена, единственная и на всю жизнь. Жёнам других заключённых ребят сейчас тоже очень сложно. Они крутятся как могут. Работают на трёх работах, чтобы деньги были на передачи, стоят в диких очередях, приезжают издалека, унижаются перед администрацией, выслушивают оскорбления. Любимая, потерпи. Скоро этот кошмар закончится. Мне здесь тяжело. Я и представить не мог, что буду закрытым в четырёх стенах. Целыми днями нахожусь под психологическим физиологическим давлением. Следак постоянно путает показания, и как назло Жорж пропал. Но меня бережёт твоя любовь. Мы же с тобой близкие люди. Срочно разыщи Жоржа или найди другого хорошего адвоката. Заплати кому надо, но вытащи меня отсюда как можно быстрее. — в Пашкиных словах слышались паника и отчаяние.