согласен В. А. Кучкин. Он пишет, что «русская история XIV в. подобных сделок не знала. В те времена русские князья получали княжества по ханским ярлыкам, которые можно было купить» [Кучкин 1984: 255–256]. Как пример таких сделок он приводит приобретение в 1392 г. великим князем Василием Дмитриевичем Нижнего Новгорода [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 162]. «Подобным образом, – полагает исследователь, – видимо, поступал еще прадед Василия Иван Калита, за большие деньги получая в Орде ярлыки на мелкие княжества…» [Кучкин 1984: 255–256, 283, 304–305]. «Предложенное объяснение характера “купель” Ивана Калиты снимает… недоумения историков», – полагает историк [Кучкин 1984: 255].

Действительно, это так, если говорить с позиций покупки территории посредством получения ярлыка с целью временного управления ею [Кучкин 1984: 255–256, 283, 304–305]. Но ведь о ярлыках на Галич, Углич и Белоозеро, которые явились, по В. А. Кучкину, основанием «купли» этих земель, в источниках ничего не говорится. И ссылка на ситуацию 1392 г. ничего не проясняет[121]. Следовательно, высказанные исследователем положения являются не более чем гипотезой, не исключающей других версий. По нашему мнению, под «куплями» Ивана Калиты следует понимать не покупку собственно территории «княжеств» как административно-политических единиц Руси, а передачу права сбора «выхода»-дани, в данном случае в варианте «откупа».

Что же касается утраты политических прав, то они были относительны. Эти земли сохраняли возможность самостоятельного внутреннего развития, но были подчинены Москве в военно-политическом и внешне-политическом значении: соответственно, в походах московских князей выставлялась местная рать и сношения с Ордой осуществлялись «через» Москву. Отсюда действительно имела место непрочность, неопределенность их статуса, что связано с временностью, эфемерностью этих «владений».

«Купли» Ивана Калиты необходимо рассматривать, таким образом, не сугубо во внутриполитической плоскости, а прежде всего в плоскости даннических отношений. Тогда действительно снимаются вопросы о самостоятельности или, наоборот, зависимости этих земель и их князей от Москвы. Не связка «Калита – князья», а связка «Калита – Орда» здесь является определяющей. Следовательно, в грамоте Дмитрия Ивановича поднимается не столько внутриполитический вопрос, сколько «внешнеполитический» – даннический. Он был актуальным в 30-х годах XIV в., таковым же, видимо, оставался и позже[122].

* * *

Спорной проблемой является и соотношение в рассматриваемый период княжеской и вечевой «ветвей» власти. Обычно проявления явного конфликта княжеской власти с вечем историки усматривают в действиях Ивана Калиты. Сразу же бросается в глаза в этой связи его активнейшее участие в разгроме Твери после восстания 1327 г., а также его «самоуправство» в той же Твери в 1339 г. после гибели в Орде тверского князя Александра Михайловича [ПСРЛ, т. X: 194, 211; т. XV, вып. 1: стб. 51]. Историки трактуют это как борьбу института княжеской власти с вечевой, причем придают этому глобальное значение – как вехе времени. Так, А. М. Сахаров пишет, что «карательная экспедиция по тверским городам была вместе с тем и расправой над восставшими тверичами, попытавшимися противопоставить княжеской власти свое вече» [Сахаров 1959: 208]. А обобщая политику Калиты, ученый говорит, что этот князь вообще «стремился к подавлению каких-либо проявлений вечевого строя в городах» [Сахаров 1959: 208] (см. также: [Фроянов 1995б: 32]).

Список проявлений жесткой политики Ивана Калиты в отношении городских сообществ можно продолжить: достаточно указать на Ростов и Ярославль[123]. Так, упомянутое уже нами Житие Сергия Радонежского повествует о «нашествии» на Ростов в 1328 г. ставленника князя московского боярина Василия Кочевы. В результате этого пострадали ростовские князья («отъяся от них власть и княжение, и имение, и честь и слава, и вся прочая, и потягну к Москве»), а также общинные власти: «епарх градский», «старейший боярин Ростовский» Аверкий (А. М. Сахаров предполагает, что этот «епарх» «занимал какую-то высшую должность в городском управлении» [Сахаров 1959: 209]). Автор жития говорит и о том, что «гонение много умножися» и «на вся живущая в нем» [Житие Сергия Радонежского: 33–34]. «События, описанные в житии Сергия Радонежского, – резюмирует А. М. Сахаров, – похожи на разгром московским князем каких-то элементов городского самоуправления. Сломить сопротивление местного боярства было нельзя без уничтожения существовавших тогда элементов городского самоуправления, потому что республиканские порядки использовались тогда боярской знатью для упрочения своего политического положения и ограничения княжеской власти» [Сахаров 1959: 209]. С некоторыми оговорками, касающимися положения боярства, с этим можно согласиться.

Но можно ли при этом говорить о борьбе в целом с вечевыми порядками как системой? Нам представляется, что нет. Обратим внимание, что «антивечевая» деятельность Калиты направлена не «внутрь», то есть не относится к Москве, а обращена вовне – на иные земли, вернее на их центры – главные города.

Показателен здесь пример с Ростовом. Ростов – старейший город Северо-Восточной Руси, еще недавно возглавлявший вечевое движение в регионе (по А. Н. Насонову), теперь в силу ряда причин теряет традиции своей «родовитости» и независимости. Этим обстоятельством и воспользовался Иван Калита. Видимо, А. Н. Насонов прав, говоря, что «автор “Жития Сергия” несколько модернизирует, очевидно, описываемое им событие, относя к вокняжению Калиты момент гибели ростовской самостоятельности» [Насонов 1940: 109]. В действительности, «падение» Ростова растянется на десятилетия [Кучкин 1984: 264–271], но речь должна идти не столько о самом факте, сколько о тенденции, заключавшейся в «поглощении» Москвой Ростова, в переводе его статуса из главного города в московский пригород[124]. Об этом, кстати, свидетельствуют и переселения ростовчан под Москву [ПСРЛ, т. X: 212]. Ростов, пожалуй, стал первым крупным городом-государством, на который посягнула Москва. В этом смысле Калита, конечно же, «не был и не мог быть ни объединителем Руси, ни умиротворителем» [Насонов 1940: 111]. Он продолжатель того процесса, который имел место в Древней Руси, процесса, связанного с усилением одних и падением других городов-государств.

Борьба с другими городами-государствами – вот что двигало Иваном Калитой как лидером Московской волостной общины. Этим он продолжал дело, начатое его отцом и братом[125]. Безусловно, что в этой борьбе он и московская община противостояли и вечевым порядкам земель-соперников. Но единственной целью вече не было. Так вопрос московскими князьями не ставился.

Боролся ли Калита с вечевыми порядками у себя – в Москве? Источники не дают нам никаких сведений об этом. Однако А. М. Сахаров решительно отвергает все сомнения: «Если московская великокняжеская власть подавляла всякие проявления городских вольностей в соседних княжествах, то тем более решительно она должна была действовать в этом отношении в самой Москве», – полагает он [Сахаров 1959: 209]. Аргументов в подтверждение этого важного вывода он никаких не приводит, делая лишь несколько предположений. Если в других городах и землях, пишет он, «наблюдается оживление вечевых собраний горожан, Москва и города Московского княжества остаются в стороне от этого явления». Какова причина этого? «Вероятно, раннее и энергичное